Перед вами краткое содержание 8 главы произведения «Мертвые души» Н.В. Гоголя.

Очень краткое содержание «Мертвых душ» можно найти , а представленное ниже – довольно подробное.
Общее содержание по главам:

Глава 8 – краткое содержание.

Главной темой для разговоров в городе становятся покупки Чичикова. Многие сочувствовали гостю, поскольку ему еще предстояло переселить уйму крестьян на свои земли. Слухи разрослись настолько, что стали поговаривать, будто приезжий «не менее как миллионщик ». Жители еще более полюбили Павла Ивановича, который не мог устоять перед просьбами своих новых друзей пожить еще одну недельку. Не меньший интерес новое лицо вызывало и у дам.

Дамы города NN одевались с большим вкусом. В нравах они были

строги, исполнены благородного негодования противу всякого порочного и всяких соблазнов, казнили без всякой пощады всякие слабости.

Слухи о богатстве гостя привели к тому, что довольно скоро во многих гостиных стали говорить, «что, конечно Чичиков не первый красавец, но зато таков, как следует быть мужчине ». Дамские наряды запестрели различными новыми прибавлениями, в гостином дворе сделалась толкотня, образовалось даже гуляние из-за количества съехавшихся экипажей. Павел Иванович также заметил дамское внимание, более того, как-то на столе нашел письмо любовного содержания. Скоро гостю принесли приглашение на бал к губернатору. Собираясь на это мероприятие, Чичиков только час рассматривал себя в зеркале. Появление гостя на балу произвело фурор. Он из одних дружеских объятий тут же попадал в другие. Чичиков пытался узнать, какая из дам написала ему письмо, однако был окружен таким женским вниманием, что найти именно ту не было никакой возможности. Он ловко обменивался с некоторыми дамами приятными словами, семенил и пошаркивал ножкой, что приводило прекрасный пол в умиление.

В самый разгар бала к гостю подошла губернаторша. Когда Чичиков повернулся к ней лицом, то просто остолбенел. Губернаторша держала за руку ту самую молоденькую блондинку, однажды встретившуюся гостю на дороге. Она оказалась губернаторской дочерью. Чичиков смешался и даже после ухода дам остался неподвижен. Ничто его больше не интересовало. Он даже отошел от наиболее навязчивых дам. Это не понравилось светским прелестницам. Гость совершенно перестал интересоваться ими и развлекал разговорами только блондинку.

Тут из буфета показался Ноздрев и пошел прямо к Чичикову. Гость хотел было потихоньку ретироваться, однако, как на беду, его нашел наконец губернатор и остановил, попросив быть судьей в каком-то споре с прекрасными дамами. Ноздрев. заливаясь смехом, закричал на весь зал: «А, херсонский помещик! Что? Много наторговал мертвых » Чичиков не знал, что делать. Прокурор и губернатор также пришли в сильное замешательство. Ноздрев продолжал кричать о том, что не отстанет, пока толком не узнает, зачем Чичикову нужны были мертвые души. Всем известна была репутация Ноздрева как отъявленного негодяя и лгуна, однако его слова слышали многие, и у них на лицах появилось глупо-вопросительное выражение. Многие дамы недвусмысленно перемигнулись. Чичикову вдруг стало очень неуютно и скверно. Он стал озабочен, хотя дело замяли. Делал глупые ошибки при игре в вист, не мог приятно разговаривать за ужином, хотя Ноздрева давно уже вывели. Павел Иванович чувствовал себя разбитым, как после дальней дороги. Не дождавшись окончания ужина, он уехал к себе.

В гостинице Чичиков долго сидел в жестком кресле, ругая балы, когда в период дороговизны и голода иная накручивает на себя тысячу рублей, и все из-за обезьянства. Затем Павел Иванович вспомнил неласковым словом Ноздрева и всю его родню. Этой же ночью в город приехала Коробочка, которая после отъезда Чичикова засомневалась, не продешевила ли она с мертвыми душами. Старушка решила лично выяснить этот вопрос.

Все жители города только и говорили, что о покупках Чичикова. Больше всего рассуждали о том, выгодно ли покупать крестьян на вывод. Многие были убеждены в том, что переселение крестьян - вещь ненадежная - на новой земле, где ничего нет, мужик не уживется, и, скорее всего, сбежит. Другие же считали, что «русский человек способен ко всему и привыкает ко всякому климату. Пошли его хоть в Камчатку, да дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки, и пошел рубить себе новую избу». Но ведь, известно, что помещик хорошего крестьянина не продаст, значит, это все купленные Чичиков мужики - пьяницы и воры, праздношатайки и буйного поведения. Однако некоторые считали, что, переселившись на новое место, крестьяне могут измениться и стать хорошими работниками. Ведь истории известно немало таких случаев.

Одним словом, многих просто устрашала трудность переселения такого огромного количества крестьян; побаивались, как бы мужики Чичикова не затеяли бунт. Но полицеймейстер попытался успокоить горожан, заверив их, что на любое волнение есть «власть капитана-исправника». По поводу обращения Чичикова с купленными мужиками давали много советов: одни советовали обходиться с ними строго и жестко, другие, напротив, мягко и кротко. Почтмейстер заметил, что Чичиков может стать для мужиков своего рода отцом и помочь им получить хоть какое-нибудь образование. Некоторые даже предлагали Чичикову конвой, чтобы во время переезда крестьян на новое место не произошло ничего непредвиденного. Но от конвоя наш герой отказался, заверив благожелателей в том, что купленные им крестьяне - народ смирный и бунтовать не собираются.

Однако все разговоры, развернувшиеся вокруг покупки крестьян, привели к самым благоприятным последствиям для Чичикова. «Пронеслись слухи, что он миллионщик». Жители города и так любили Чичикова, а теперь полюбили еще душевнее. Нужно заметить, что все они были добрыми людьми, хорошо ладили между собой и общались как-то особенно простодушно.

Многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть «Людмилу» Жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: «Бор заснул; долина спит» и слово «чу!» так, что в самом деле виделось, как будто долина спит; для большего сходства он даже в это время зажмуривал глаза. Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам… Впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь. Уснащивал он речь тоже довольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что все придавало весьма едкое выражение многим его сатирическим намекам. Прочие тоже были более или менее люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто «Московские ведомости», кто даже и совсем ничего не читал. Кто был то, что называют тюрюк, то есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в каком случае. Насчет благовидности уже известно, все они были люди надежные, чахоточного между ними никого не было. Все были такого рода, которым жены в нежных разговорах, происходящих в уединении, давали названия: кубышки, толстунчика, пузантика, чернушки, кики, жужу и проч. Но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба ли или просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем более Чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться. Они так полюбили его, что он не видел средств, как вырваться из города; только и слышал он: «Ну, недельку, еще одну недельку поживите с нами, Павел Иванович!» - словом, он был носим, как говорится, на руках.

На дам Чичиков произвел особенное впечатление. Нужно сказать, что «дамы города N были то, что называют презентабельны...» «Что же до того, как вести себя, соблюсти тон, поддержать этикет... то они в этом опередили даже дам московских и петербургских. В нравах они были строги, исполнены негодования противу всего порочного и всяких соблазнов, казнили без всякой пощады всякие слабости. Если ж между ними и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне. Еще нужно сказать, что дамы города N отличались, подобно многим дамам петербургским, необыкновенною осторожностию и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: “я высморкалась”, “я вспотела”, “я плюнула”, а говорили: “я облегчила себе нос”, “я обошлась посредством платка”. Чтобы еще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых».

С тех пор, как Чичикова стали называть «миллионщиком», отношение к нему женской половины заметно изменилось. Дамы раскупили все товары и принялись наряжаться самым немыслимым образом, так что в церкви частный пристав приказал народу подвинуться подальше, чтобы не измялся широченный туалет ее высокоблагородия. Сам Чичиков не мог не заметить оказываемого внимания. А однажды, возвратившись домой, он нашел у себя на столе таинственное любовное письмо, в котором говорилось о «тайном сочувствии между душами». В конце письма не было никакой подписи, но было сказано, что писавшую должно отгадать его собственное сердце и что она будет присутствовать завтра на балу у губернатора. Письмо это Чичиков свернул и уложил в шкатулку, а спустя некоторое время к нему принесли билет на бал к губернатору.

Собираясь на бал, он целый час посвятил своему туалету. «Он сделал даже самому себе множество приятных сюрпризов, подмигнул бровью и губами и сделал кое-что даже языком; словом, мало ли чего не делаешь, оставшись один, чувствуя при том, что хорош, да к тому же будучи уверен, что никто не заглядывает в щелку. Наконец он слегка трепнул себя по подбородку, сказавши: “Ах ты мордашка эдакой!” и стал одеваться». На бал он отправился в самом приятном расположении духа, и его появление в доме губернатора произвело «необыкновенное действие».

Все присутствующие прервали свои дела и разговоры, и все внимание переключили на него. Не успел Чичиков оглядеться, как тут же оказался в объятиях, и еще долго переходил из одних объятий в другие. «Словом, распространил он радость и веселие необыкновенное». Нарядные и благоухающие дамы тотчас обступили его, и он стал думать, какая из них написала ему письмо. Но на их лицах отражалось лишь общее удовольствие, и ничего, что приблизило бы его к разгадке. Он понял, что угадать сочинительницу письма невозможно, но настроение его от этого не ухудшилось. Он продолжал непринужденно разговаривать с дамами и танцевать, «семеня ножками, как обыкновенно делают старички-щеголи на высоких каблуках, называемые мышиными жеребчиками». Дамы находили его общество весьма приятным, и в выражении лица замечали «что-то марсовское и военное». Некоторые даже, претендуя на его общество, ссорились.

Чичиков так увлекся разговорами с дамами, что у него на лбу выступил пот, и он позабыл подойти к хозяйке дома. А вспомнил об этом лишь тогда, когда она сама подошла к нему со словами: «А, Павел Иванович, так вот как вы!..» Она любезно заговорила с ним, и он повернулся и уже собирался ей ответить, как вдруг остановился, как «громом пораженный» - рядом с губернаторшей стояла молоденькая блондинка, свежестью которой он был очарован во время недавнего происшествия в дороге. Чичиков растерялся и ни мог произнести ни одного внятного слова.

Чичиков вдруг сделался чуждым всему, что ни происходило вокруг него. В это время из дамских благовонных уст к нему устремилось множество намеков и вопросов, проникнутых насквозь тонкостию и любезностию. «Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?» - «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?» - «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?» Но он отвечал на все решительным невниманием, и приятные фразы канули, как в воду. Он даже до того был неучтив, что скоро ушел от них в другую сторону, желая повысмотреть, куда ушла губернаторша с своей дочкой. Но дамы, кажется, не хотели оставить его так скоро; каждая внутренно решилась употребить всевозможные орудия, столь опасные для сердец наших, и пустить в ход все, что было лучшего...

Но все это никак не произвело предполагаемого действия на Чичикова. Он даже не смотрел на круги, производимые дамами, но беспрестанно подымался на цыпочки выглядывать поверх голов, куда бы могла забраться занимательная блондинка; приседал и вниз тоже, высматривая промеж плечей и спин, наконец доискался и увидел ее, сидящую вместе с матерью, над которою величаво колебалась какая-то восточная чалма с пером. Казалось, как будто он хотел взять их приступом; весеннее ли расположение подействовало на него, или толкал его кто сзади, только он протеснялся решительно вперед, несмотря ни на что; откупщик получил от него такой толчок, что пошатнулся и чуть-чуть удержался на одной ноге, не то бы, конечно, повалил за собою целый ряд; почтмейстер тоже отступился и посмотрел на него с изумлением, смешанным с довольно тонкой иронией, но он на них не поглядел; он видел только вдали блондинку, надевавшую длинную перчатку и, без сомнения, сгоравшую желанием пуститься летать по паркету. А уж там в стороне четыре пары откалывали мазурку; каблуки ломали пол, и армейский штабс-капитан работал и душою и телом, и руками и ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому не случалось отвертывать. Чичиков прошмыгнул мимо мазурки почти по самым каблукам и прямо к тому месту, где сидела губернаторша с дочкой. Однако ж он подступил к ним очень робко, не семенил так бойко и франтовски ногами, даже несколько замялся, и во всех движениях оказалась какая-то неловкость. Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, - даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине. И из этого мглистого, кое-как набросанного поля выходили ясно и оконченно только одни тонкие черты увлекательной блондинки: ее овально круглившееся личико, ее тоненький, тоненький стан, какой бывает у институтки в первые месяцы после выпуска, ее белое, почти простое платьице, легко и ловко обхватившее во всех местах молоденькие стройные члены, которые означались в каких-то чистых линиях. Казалось, она вся походила на какую-то игрушку, отчетливо выточенную из слоновой кости; она только одна белела и выходила прозрачною и светлою из мутной и непрозрачной толпы.

Так уж случается на свете, что иногда и такие люди как Чичиков, на несколько минут превращаются в поэтов. Заметив возле блондинки пустой стул, он поспешил его занять и попытался заговорить. Сначала разговор не клеился, но постепенно наш герой разговорился и даже начал получать от этого удовольствия. Хотя следует заметить, что таким людям, как он, всегда нелегко завести разговор с дамой, и обычно они говорят о том, что «Россия очень пространное государство», или делают комплименты, от которых «ужасно пахнет книгой». Поэтому блондинка скоро начала зевать, но Чичиков не замечал этого и продолжал рассказывать смешные и занятные, на его взгляд, истории, которые уже не раз рассказывал, когда гостил у знакомых и родственников, живших в различных российских губерниях.

Все дамы сочли поведение Чичикова неприличным и оскорбительным. С разных концов зала уже то и дело слышались язвительные замечания в его адрес, но он либо не замечал этого, либо делал вид, что не замечает. И в этом, как выясниться позднее, была его ошибка - ведь мнением дам, в особенности влиятельных, нужно дорожить.

А тем временем нашего героя ожидал весьма неприятный сюрприз. В то время, когда блондинка зевала, а он продолжал рассказывать свои истории, из последней комнаты показался Ноздрев.

Из буфета ли он вырвался, или из небольшой зеленой гостиной, где производилась игра посильнее, чем в обыкновенный вист, своей ли волею, или вытолкали его, только он явился веселый, радостный, ухвативши под руку прокурора, которого, вероятно, уже таскал несколько времени, потому что бедный прокурор поворачивал на все стороны густые брови, как бы придумывая средство выбраться из этого дружеского подручного путешествия. В самом деле, оно было невыносимо. Ноздрев, захлебнув куражу в двух чашках чаю, конечно не без рома, врал немилосердно. Завидев еще издали его, Чичиков решился даже на пожертвование, то есть оставить свое завидное место и сколько можно поспешнее удалиться: ничего хорошего не предвещала ему эта встреча. Но, на беду в это время подвернулся губернатор, изъявивший необыкновенную радость, что нашел Павла Ивановича, и остановил его, прося быть судиею в споре его с двумя дамами насчет того, продолжительна ли женская любовь, или нет; а между тем Ноздрев уже увидал его и шел прямо навстречу.

А, херсонский помещик, херсонский помещик! - кричал он, подходя и заливаясь смехом, от которого дрожали его свежие, румяные, как весенняя роза, щеки. - Что? много наторговал мертвых? Ведь вы не знаете, ваше превосходительство, - горланил он тут же, обратившись к губернатору, - он торгует мертвыми душами! Ей-богу! Послушай, Чичиков! ведь ты, - я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, вот и его превосходительство здесь, - я бы тебя повесил, ей-богу повесил!

Чичиков просто не знал, где сидел.

Поверите ли, ваше превосходительство, - продолжал Ноздрев, - как сказал он мне: «Продай мертвых душ», - я так и лопнул со смеха. Приезжаю сюда, мне говорят, что накупил на три миллиона крестьян на вывод: какие на вывод! да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков, да ты скотина, ей-богу скотина, вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор?

Но прокурор, и Чичиков, и сам губернатор пришли в такое замешательство, что не нашлись совершенно, что отвечать, а между тем Ноздрев, нимало не обращая внимания, нес полутрезвую речь:

Уж ты, брат, ты, ты... я не отойду от тебя, пока не узнаю, зачем ты покупал мертвые души. Послушай, Чичиков, ведь тебе, право, стыдно, у тебя, ты сам знаешь, нет лучшего друга, как я. Вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор? Вы не верите, ваше превосходительство, как мы друг к другу привязаны, то есть, просто если бы вы сказали, вот, я тут стою, а вы бы сказали: «Ноздрев! скажи по совести, кто тебе дороже, отец родной или Чичиков?» - скажу: «Чичиков», ей-богу... Позволь, душа, я тебе влеплю один безе. Уж вы позвольте, ваше превосходительство, поцеловать мне его. Да, Чичиков, уж ты не противься, одну безешку позволь напечатлеть тебе в белоснежную щеку твою!

Ноздрев был так оттолкнут с своими безе, что чуть не полетел на землю: от него все отступились и не слушали больше; но все же слова его о покупке мертвых душ были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громким смехом, что привлекли внимание даже тех, которые находились в самых дальних углах комнаты.

Новость, объявленная Ноздревым, показалась присутствующим настолько странной, что все они застыли с глупо-вопросительным выражением лица. Некоторые дамы зло и насмешливо перемигивались. О том, что Ноздрев лгун, знали все, и слышать от него бессмыслицу было делом обычным. Но так уж устроены люди, что, услышав любую новость, они непременно спешат передать ее другим, а те, в свою очередь, разносят ее дальше. Так новость обходит весь город, и все, обсудив ее, в итоге признают, что дело не стоит внимания и говорить о нем не стоит.

Но это происшествие очень расстроило Чичикова, он был смущен и чувствовал себя неловко. Стараясь разогнать мрачные мысли, он сел играть в вист, но делал одну ошибку за другой. Чиновники подшучивали над ним, объясняя их его влюбленностью, а он пытался отшучиваться. А веселый ужин меж тем продолжался, мужчины продолжали ухаживать за дамами и спорить, и «все было любезно, даже до приторности». Но Чичиков уже не мог ни о чем думать, и, не дождавшись конца ужина, уехал.

В гостиничном номере Чичиков не успокоился, а, напротив, почувствовал странную пустоту на сердце. «Чтоб вас черт побрал всех, кто выдумал эти балы!» - в сердцах воскликнул он и стал говорить сам с собой о балах: «Ну, чему сдуру обрадовались? В губернии неурожаи, дороговизна, так вот они за балы! Эк штука: разрядились в бабьи тряпки! Невидаль, что иная навертела на себя тысячу рублей! Кричат: “Бал, бал, веселость!” - просто дрянь бал, не в русском духе, не в русской натуре; черт знает что такое: взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном, общипанный, обтянутый, как чертик, и давай месить ногами… Все из обезьянства! Все из обезьянства! Что француз в сорок лет такой же ребенок, каким был и в пятнадцать, так вот давай же и мы! Нет, право… после всякого бала точно как будто какой грех сделал; и вспоминать даже о нем не хочется…» Так рассуждал Чичиков о балах, хотя истинная причина его расстройства заключалась в том, что случилось на бале. Он пытался убедить себя в том, что все это ничего не значит, но странное дело: он был огорчен плохим отношением тех, кого не уважал и часто резко отзывался. И это было весьма досадно, так как он прекрасно понимал, что причиной всего случившегося является он сам. Но на себя он не сердился, а скорее оправдывал, и очень скоро переключил свой гнев на Ноздрева, вспомнив всю родословную - пострадали многие члены этой фамилии.

В то время, пока Чичиков «усердно угощал» Ноздрева и его родственников, на другом конце города происходило событие, которое должно было еще более усложнить положение нашего героя. По улицам города, громко дребезжа, ехал странный экипаж, похожий на толстощекий арбуз. Дверцы экипажа, выкрашенные в желтый цвет, очень плохо закрывались, и потому были связаны веревками. Внутри экипаж был наполнен ситцевыми подушками в виде кисетов, валиков и подушек, мешками с хлебом, калачами и кренделями, поверх которых выглядывали пироги. На запятках располагался небритый лакей.

Лошади не были подкованы, а потому время от времени падали на передние колени. Сделав несколько поворотов, колымага свернула в переулок и остановилась перед воротами дома протопопши. Из экипажа вылезла девка в телогрейке и с платком на голове. Она принялась сильно стучать кулаками в ворота, собаки залаяли, ворота отворились и «проглотили неуклюжее дорожное произведение». Экипаж въехал в тесный двор и из него вылезла барыня - помещица, коллежская секретарша Коробочка. Вскоре после отъезда Чичикова, она заподозрила обман, и, проведя в беспокойстве три ночи, решила ехать в город, чтобы узнать, почем продают мертвые души и не продешевила ли она. К чему привел приезд Коробочки, станет ясно из одного разговора, который произошел между двумя дамами. Но о нем пойдет речь в следующей главе.

"Мертвые души. 08 Том 1 - Глава VIII"

Покупки Чичикова сделались предметом разговоров в городе. Пошли толки, мнения, рассуждения о том, выгодно ли покупать на вывод крестьян. Из прений многие отзывались совершенным познанием предмета. "Конечно, - говорили иные, - это так, против этого и спору нет: земли в южных губерниях, точно, хороши и плодородны; но каково будет крестьянам Чичикова без воды? реки ведь нет никакой". - "Это бы еще ничего, что нет воды, это бы ничего, Степан Дмитриевич; но переселение-то ненадежная вещь. Дело известное, что мужик: на новой земле, да заняться еще хлебопашеством, да ничего у него нет, ни избы, ни двора, убежит, как дважды два, навострит так лыжи, что и следа не отыщешь". - "Нет, Алексей Иванович, позвольте, позвольте, я не согласен с тем, что вы говорите, что мужик Чичикова убежит. Русской человек способен ко всему и привыкает во всякому климату. Пошли его хоть в Камчатку да дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки, и пошел рубить себе новую избу". - "Но, Иван Григорьевич, ты упустил из виду важное дело: ты не спросил, каков еще мужик у Чичикова. Позабыл ты, что ведь хорошего человека не продаст помещик; я готов голову положить, если мужик Чичикова не вор и не пьяница в последней степени, праздношатайка и буйного поведения". - "Так, так, на это я согласен, это правда, никто не продаст хороших людей, и мужики Чичикова пьяницы; но нужно принять во внимание, что вот тут-то и есть мораль, тут-то и заключена мораль: они теперь негодяи, а, переселившись на новую землю, вдруг могут сделаться отличными подданными. Уж было не мало таких примеров: просто в мире, да и по истории тоже". - "Никогда, никогда", говорил управляющий казенными фабриками: "поверьте, никогда это не может быть. Ибо у крестьян Чичикова будут теперь два сильные врага. Первый враг есть близость губерний малороссийских, где, как известно, свободная продажа вина. Я вас уверяю: в две недели они изольются и будут стельки. Другой враг есть уже самая привычка к бродяжнической жизни, которая необходимо приобретется крестьянами во время переселения. Нужно разве, чтобы они вечно были пред глазами Чичикова и чтоб он держал их в ежовых рукавицах, гонял бы их за всякий вздор, да и не то чтобы полагаясь на другого, а чтобы сам-таки лично, где следует, дал бы и зуботычину и подзатыльника". - "Зачем же Чичикову возиться самому и давать подзатыльники? Он может найти и управителя". - "Да, найдете управителя: все мошенники!" - "Мошенники потому, что господа не занимаются делом". - "Это правда", подхватили многие. "Знай господин сам хотя сколько-нибудь толку в хозяйстве да умей различать людей, у него будет всегда хороший управитель". Но управляющий сказал, что меньше, как за 5000, нельзя найти хорошего управителя. Но председатель сказал, что можно и за 3000 сыскать. Но управляющий сказал: "Где же вы его сыщете? разве у себя в носу?" Но председатель сказал: "Нет, не в носу, а в здешнем же уезде, именно: Петр Петрович Самойлов: вот управитель, какой нужен для мужиков Чичикова!" Многие сильно входили в положение Чичикова, и трудность переселения такого огромного количества крестьян их чрезвычайно устрашала; стали сильно опасаться, чтобы не произошло даже бунта между таким беспокойным народом, каковы крестьяне Чичикова. На это полицеймейстер заметил, что бунта нечего опасаться, что в отвращение его существует власть капитан-исправника, что капитан-исправник, хоть сам и не езди, а пошли только на место себя один картуз свой, то один этот картуз погонит крестьян до самого места их жительства. Многие предложили свои мнения насчет того, как искоренить буйный дух, обуревавший крестьян Чичикова. Мнения были всякого рода: были такие, которые уже чересчур отзывались военною жестокостью и строгостию, едва ли не излишнею; были, однако же, и такие, которые дышали кротостию. Почтмейстер заметил, что Чичикову предстоит священная обязанность, что он может сделаться среди своих крестьян некоторого рода отцом, по его выражению; ввести даже благодетельное просвещение, и при этом случае отозвался с большою похвалою об Ланкастеровой школе взаимного обученья.

Таким образом рассуждали и говорили в городе, и многие, побуждаемые участием, сообщали даже Чичикову лично некоторые из сих советов, предлагали даже конвой для безопасного препровожденья крестьян до места жительства. За советы Чичиков благодарил, говоря, что при случае не преминет ими воспользоваться, а от конвоя отказался решительно, говоря, что он совершенно не нужен, что купленные им крестьяне отменно смирного характера, чувствуют сами добровольное расположение к переселению и что бунта ни в каком случае между ними быть не может.

Все эти толки и рассуждения произвели, однако ж, самые благоприятные следствия, каких только мог ожидать Чичиков. Именно пронесли слухи, что он ни более ни менее как миллионщик. Жители города и без того, как уже мы видели в первой главе, душевно полюбили Чичикова, а теперь, после таких слухов, полюбили еще душевнее. Впрочем, если сказать правду, они всё были народ добрый, жили между собою в ладу, обращались совершенно по-приятельски, и беседы их носили печать какого-то особенного простодушия и короткости: "Любезный друг, Илья Ильич! Послушай, брат Антипатор Захарьевич!" "Ты заврался, мамочка, Иван Григорьевич". К почтмейстеру, которого звали Иван Андреевич, всегда прибавляли: шпрехен зи дейч, Иван Андрейч? Словом, всё было очень семейственно. Многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть "Людмилу" Жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: "Бор заснул, долина спит" и слово: "чу!" так, что в самом деле виделось, как будто долина спит; для большего сходства, он даже в это время зажмуривал глаза. Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы "Ночи" и "Ключ к таинствам натуры" Эккартсгаузена, из которых делал весьма длинные выписки по целым листам, и в чем состояли эти выписки и какого рода они были, это никому не было известно. Впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь. А уснащивал он речь множеством разных частиц, как-то: "судырь ты мой, эдакой какой-нибудь, знаете, понимаете, можете себе представить, относительно, так сказать, некоторым образом", и прочими, которые сыпал он мешками; уснащивал он речь тоже довольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что всё придавало весьма едкое выражение многим его сатирическим намекам. Прочие тоже были, более или менее, люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто "Московские Ведомости", кто даже и совсем ничего не читал. Кто был то, что называют тюрюк, то-есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в каком случае. Насчет благовидности, уже известно, все они были люди надежные, чахоточного между ними никого не было. Все были такого рода, которым жены в нежных разговорах, происходящих в уединении, давали названия: кубышки, толстунчика, пузантика, чернушки, кики, жужу и проч. Но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба-соли или просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем более Чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться. Они так полюбили его, что он не видел средств, как вырваться из города; только и слышал он: "Ну, недельку, еще одну недельку поживите с нами, Павел Иванович!" - словом, он был носим, как говорится, на руках. Но несравненно замечательнее было впечатление (совершенный предмет изумления!), которое произвел Чичиков на дам. Чтоб это сколько-нибудь изъяснить, следовало бы сказать многое о самих дамах, об их обществе, описать, как говорится, живыми красками их душевные качества; но для автора это очень трудно. С одной стороны, останавливает его неограниченное почтение к супругам сановников, а с другой стороны... с другой стороны, просто трудно. Дамы города N. были... нет, никаким образом не могу; чувствуется точно робость. В дамах города N. больше всего замечательно было то... Даже странно, совсем не подымается перо, точно будто свинец какой-нибудь сидит в нем. Так и быть: о характерах их, видно, нужно предоставить сказать тому, у которого поживее краски и побольше их на палитре, а нам придется разве слова два о наружности да о том, что поповерхностней. Дамы города N. были то, что называют, презентабельны, и в этом отношении их можно было смело поставить в пример всем другим. Что до того, как вести себя, соблюсти тон, поддержать этикет, множество приличий самых тонких, и особенно наблюсти моду в самых последних мелочах, то в этом они опередили даже дам петербургских и московских. Одевались они с большим вкусом, разъезжали по городу в колясках, как предписывала последняя мода, сзади покачивался лакей, и ливрея в золотых позументах. Визитная карточка, будь она писана хоть на трефовой двойке или бубновом тузе, но вещь была очень священная. Из-за нее две дамы, большие приятельницы и даже родственницы, перессорились совершенно, именно за то, что одна из них как-то манкировала контр-визитом. И уж как ни старались потом мужья и родственники примирить их, но нет, оказалось, что всё можно сделать на свете, одного только нельзя: примирить двух дам, поссорившихся за манкировку визита. Так обе дамы и остались во взаимном нерасположении, по выражению городского света. Насчет занятия первых мест происходило тоже множество весьма сильных сцен, внушавших мужьям иногда совершенно рыцарские великодушные понятия о заступничестве. Дуэли, конечно, между ними не происходило, потому что все были гражданские чиновники, но зато один другому старался напакостить, где было можно, что, как известно, подчас бывает тяжелее всякой дуэли. В нравах своих дамы города N. были строги, исполнены благородного негодования противу всего порочного и всяких соблазнов, казнили без всякой пощады всякие слабости. Если же между ними и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне, так что не было подаваемо никакого вида, что происходило; сохранялось всё достоинство, и самый муж так был приготовлен, что если и видел другое-третье или слышал о нем, то отвечал коротко и благоразумно пословицею: кому какое дело, что кума с кумом сидела. Еще нужно сказать, что дамы города N. отличались, подобно многим дамам петербургским, необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: "я высморкалась, я вспотела, я плюнула", а говорили: "я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка". Ни в каком случае нельзя было сказать: "этот стакан или эта тарелка воняет". И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: "этот стакан нехорошо ведет себя" или что-нибудь вроде этого. Чтоб еще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора, и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых. Итак, вот что можно сказать о дамах города N., говоря поповерхностней. Но если заглянуть поглубже, то, конечно, откроется много иных вещей; но весьма опасно заглядывать поглубже в дамские сердца. Итак, ограничась поверхностью, будем продолжать. До сих пор все дамы как-то мало говорили о Чичикове, отдавая, впрочем, ему полную справедливость в приятности светского обращения; но с тех пор, как пронеслись слухи об его миллионстве, отыскались и другие качества. Впрочем, дамы были вовсе не интересанки; виною всему слово: миллионщик, не сам миллионщик, а именно одно слово; ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни сё ни то, и на людей хороших, словом на всех действует. Миллионщик имеет ту выгоду, что может видеть подлость совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах: многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, но непременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик. Нельзя сказать, чтобы это нежное расположение к подлости было почувствовано дамами; однако же в многих гостиных стали говорить явно, что, конечно, Чичиков не первый красавец, но зато таков, как следует быть мужчине, что будь он немного толще или полнее, уж это было бы не хорошо. При этом было сказано как-то даже несколько обидно насчет тоненького мужчины, что он больше ничего, как что-то вроде зубочистки, а не человека. В дамских нарядах оказались многие разные прибавления. В гостином дворе сделалась толкотня, чуть не давка; образовалось даже гулянье, до такой степени наехало экипажей. Купцы изумились, увидя, как несколько кусков материй, привезенных ими с ярмарки и не сходивших с рук по причине цены, показавшейся высокою, пошли вдруг в ход и были раскуплены нарасхват. Во время обедни у одной из дам заметили внизу платья такое руло, которое растопырило его на полцеркви, так что частный пристав, находившийся тут же, дал приказание подвинуться народу подалее, то-есть поближе к паперти, чтоб как-нибудь не измялся туалет ее высокоблагородия. Сам даже Чичиков не мог отчасти не заметить такого необыкновенного внимания. Один раз, возвратясь к себе домой, он нашел на столе у себя письмо: откуда и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и не велели сказывать, от кого. Письмо начиналось очень решительно, именно так: "Нет, я должна к тебе писать!" Потом говорено было о том, что есть тайное сочувствие между душами; эта истина скреплена была несколькими точками, занявшими почти полстроки; потом следовало несколько мыслей, весьма замечательных по своей справедливости, так что считаем почти необходимым их выписать: "Что жизнь наша? Долина, где поселились горести. Что свет? Толпа людей, которая не чувствует". Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на свете; приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами:

Две горлицы покажут

Тебе мой хладный прах,

Воркуя, томно скажут,

Что она умерла во слезах.

В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.

Это очень его заинтересовало. В анониме было так много заманчивого и подстрекающего любопытство, что он перечел и в другой и в третий раз письмо и наконец сказал: "Любопытно бы, однако ж, знать, кто бы такая была писавшая!" Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он всё думал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: "А письмо очень, очень кудряво написано!" Потом, само собою разумеется, письмо было свернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею и пригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том же положении и на том же месте. Немного спустя, принесли к нему, точно, приглашенье на бал к губернатору - дело весьма обыкновенное в губернских городах: где губернатор, там и бал, иначе никак не будет надлежащей любви и уважения со стороны дворянства.

Всё постороннее было в ту ж минуту оставлено и отстранено прочь, и всё было устремлено на приготовление к балу; ибо, точно, было много побудительных и задирающих причин. Зато, может быть, от самого созданья света не было употреблено столько времени на туалет. Целый час был посвящен только на одно рассматривание лица в зеркале. Пробовалось сообщить ему множество разных выражений: то важное и степенное, то почтительное, но с некоторою улыбкою, то просто почтительное без улыбки; отпущено было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожих на французские, хотя по-французски Чичиков не знал вовсе. Он сделал даже самому себе множество приятных сюрпризов, подмигнул бровью и губами и сделал кое-что даже языком; словом, мало ли чего не делаешь, оставшись один, чувствуя притом, что хорош, да к тому же будучи уверен, что никто не заглядывает в щелку. Наконец он слегка трепнул себя по подбородку, сказавши: "Ах ты, мордашка эдакой!", и стал одеваться. Самое довольное расположение сопровождало его во всё время одевания; надевая подтяжки или повязывая галстук, он расшаркивался и кланялся с особенною ловкостию, и хотя никогда не танцовал, но сделал антраша. Это антраша произвело маленькое невинное следствие: задрожал комод и упала со стола щетка.

Появление его на бале произвело необыкновенное действие. Всё, что ни было, обратилось к нему навстречу, кто с картами в руках, кто на самом интересном пункте разговора, произнесши: "а нижний земский суд отвечает за это..." Но что такое; отвечает земский суд, уж это он бросил в сторону и спешил с приветствием к нашему герою. "Павел Иванович! Ах, боже мой, Павел Иванович! Любезнейший Павел Иванович! Почтеннейший Павел Иванович! Душа моя Павел Иванович! Вот вы где, Павел Иванович! Вот он, наш Павел Иванович! Позвольте прижать вас, Павел Иванович! Давайте-ка его сюда, вот я его поцалую покрепче, моего дорогого Павла Ивановича!" Чичиков разом почувствовал себя в нескольких объятиях. Не успел совершенно выкарабкаться из объятий председателя, как очутился уже в объятиях полицеймейстера; полицеймейстер сдал его инспектору врачебной управы; инспектор врачебной управы - откупщику, откупщик - архитектору... Губернатор, который в то время стоял возле дам и держал в одной руке конфектный билет и болонку, увидя его, бросил на пол и билет и болонку, - только завизжала собачонка; словом, распространил он радость и веселье необыкновенное. Не было лица, на котором бы не выразилось удовольствие или по крайней мере отражение всеобщего удовольствия. Так бывает на лицах чиновников во время осмотра приехавшим начальником вверенных управлению их мест: после того, как уже первый страх прошел, они увидели, что многое ему нравится, и он сам изволил наконец пошутить, то-есть произнести с приятною усмешкой несколько слов. Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые от него подалее и которые, впрочем, несколько плохо услышали произнесенные им слова, и наконец стоящий далеко у дверей, у самого выхода, какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот, по неизменным законам отражения, выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку. Герой наш отвечал всем и каждому и чувствовал какую-то ловкость необыкновенную, раскланивался направо и налево, по обыкновению своему, несколько набок, но совершенно свободно, так что очаровал всех. Дамы тут же обступили его блистающею гирляндою и нанесли с собой целые облака всякого рода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками, третья вся насквозь была продушена резедой; Чичиков подымал только нос кверху да нюхал. В нарядах их вкусу было пропасть: муслины, атласы, кисеи были таких бледных, бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя было прибрать (до такой степени дошла тонкость вкуса). Ленточные банты и цветочные букеты порхали там и там по платьям в самом картинном беспорядке, хотя над этим беспорядком трудилась много порядочная голова. Легкий головной убор держался только на одних ушах и, казалось, говорил: "Эй, улечу, жаль только, что не подыму с собой красавицу!" Талии были обтянуты и имели самые крепкие и приятные для глаз формы (нужно заметить, что вообще все дамы города N. были несколько полны, но шнуровались так искусно и имели такое приятное обращение, что толщины никак нельзя было приметить). Всё было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала, по собственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное всё было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты или шарф легче пирожного, известного под именем поцалуя, эфирно обнимал и обвивал шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем скромностей. Эти скромности скрывали напереди и сзади то, что уже не могло нанести гибели человеку, а между тем заставляли подозревать, что там-то именно и была самая погибель. Длинные перчатки были надеты не вплоть до рукавов, но обдуманно оставляли обнаженными возбудительные части рук повыше локтя, которые у многих дышали завидною свежестью и полнотою; у иных даже лопнули лайковые перчатки, побужденные надвинуться далее, словом, кажется, как будто на всем было написано: "Нет, это не губерния, это столица, это сам Париж!" Только местами вдруг высовывался какой-нибудь невиданный землею чепец или даже какое-то чуть не павлиное перо, в противность всем модам, по собственному вкусу. Но уж без этого нельзя, таково свойство губернского города: где-нибудь уж он непременно оборвется. Чичиков, стоя перед ними, думал: "Которая, однако же, сочинительница письма?" и высунул было вперед нос; но по самому носу дернул его целый ряд локтей, обшлагов, рукавов, концов лент, душистых шемизеток и платьев. Галопад летел во всю пропалую: почтмейстерша, капитан-исправник, дама с голубым пером, дама с белым пером, грузинский князь Чипхайхилидзев, чиновник из Петербурга, чиновник из Москвы, француз Куку, Перхуновский, Беребендовский - всё поднялось и понеслось...

"Вона! пошла писать губерния!" проговорил Чичиков, попятившись назад, и как только дамы расселись по местам, он вновь начал выглядывать, нельзя ли по выражению в лице и в глазах узнать, которая была сочинительница; но никак нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни по выражению в глазах, которая была сочинительница. Везде было заметно такое чуть- чуть обнаруженное, такое неуловимо-тонкое, у! какое тонкое!..

"Нет!", сказал сам в себе Чичиков: "женщины, это такой предмет..." Здесь он и рукой махнул: "просто и говорить нечего! Поди-ка попробуй рассказать или передать всё то, что бегает на их лицах, все те излучинки, намеки, а вот, просто, ничего не передашь. Одни глаза их такое бесконечное государство, в которое заехал человек - и поминай как звали! Уж его оттуда ни крючком, ничем не вытащишь. Ну, попробуй, например, рассказать один блеск их: влажный, бархатный, сахарный: бог их знает, какого нет еще! и жесткий, и мягкий, и даже совсем томный, или, как иные говорят, в неге, или без неги, но пуще нежели в неге, так вот зацепит за сердце, да и поведет по всей душе, как будто смычком. Нет, просто не приберешь слова: галантёрная половина человеческого рода, да и ничего больше!"

Виноват! Кажется, из уст нашего героя излетело словцо, подмеченное на улице. Что ж делать? Таково на Руси положение писателя! Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии. А вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе. Вот каковы читатели высшего сословия, а за ними и все причитающие себя к высшему сословию! А между тем какая взыскательность! Хотят непременно, чтобы всё было написано языком самым строгим, очищенным и благородным, словом, хотят, чтобы русский язык сам собою опустился вдруг с облаков, обработанный, как следует, и сел бы им прямо на язык, а им бы больше ничего, как только разинуть рот да выставить его. Конечно, мудрена женская половина человеческого рода; но почтенные читатели, надо признаться, бывают еще мудренее.

А Чичиков приходил между тем в совершенное недоумение решить, которая из дам была сочинительницей письма. Попробовавши устремить внимательнее взор, он увидел, что с дамской стороны тоже выражалось что-то такое, ниспосылающее вместе и надежду и сладкие муки в сердце бедного смертного, что он наконец сказал: "Нет, никак нельзя угадать!" Это, однако же, никак не уменьшило веселого расположения духа, в котором он находился. Он непринужденно и ловко разменялся с некоторыми из дам приятными словами, подходил к той и другой дробным, мелким шагом, или, как говорят, семенил ножками, как обыкновенно делают маленькие старички-щеголи на высоких каблуках, называемые мышиными жеребчиками, забегающие весьма проворно около дам. Посеменивши с довольно ловкими поворотами направо и налево, он подшаркнул тут же ножкой, в виде коротенького хвостика или наподобие запятой. Дамы были очень довольны и не только отыскали в нем кучу приятностей и любезностей, но даже стали находить величественное выражение в лице, что-то даже марсовское и военное, что, как известно, очень нравится женщинам. Даже из-за него уже начинали несколько ссориться: заметивши, что он становился обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занять стул поближе к дверям, и когда одной посчастливилось сделать это прежде то едва не произошла пренеприятная история, и многим, желавшим себе сделать то же, показалась уже чересчур отвратительною подобная наглость.

Чичиков так занялся разговорами с дамами, или, лучше, дамы так заняли и закружили его своими разговорами, подсыпая кучу самых замысловатых и тонких аллегорий, которые все нужно было разгадывать, отчего даже выступил у него на лбу пот, - что он позабыл исполнить долг приличия и подойти прежде всего к хозяйке. Вспомнил он об этом уже тогда, когда услышал голос самой губернаторши, стоявшей перед ним уже несколько минут. Губернаторша произнесла ласковым и несколько даже лукавым голосом с приятным потряхиванием головы: "А, Павел Иванович, так вот как вы!.. " В точности не могу передать слов губернаторши, но было сказано что-то, исполненное большой любезности, в том духе, в котором изъясняются дамы и кавалеры в повестях наших светских писателей, охотников описывать гостиные и похвалиться знанием высшего тона, в духе того, что неужели овладели так вашим сердцем, что в нем нет более ни места, ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами. Герой наш поворотился в ту ж минуту к губернаторше и уже готов был отпустить ей ответ, вероятно, ничем не хуже тех, какие отпускают в модных повестях Звонские, Линские, Лидины, Гремины и всякие ловкие военные люди, как, невзначай поднявши глаза, остановился вдруг, будто оглушенный ударом.

Перед ним стояла не одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девицу, свеженькую блондинку, с тоненькими, стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит всё оказаться в широком размере, всё, что ни есть: и горы, и леса, и степи, и лица, и губы, и ноги, - ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать дело. Чичиков так смешался, что не мог произнести ни одного толкового слова и пробормотал чорт знает что такое, чего бы уж никак не сказал ни Гремин, ни Звонский, ни Лидин.

"Вы не знаете еще моей дочери?" сказала губернаторша. "Институтка, только что выпущена".

Он отвечал, что уже имел счастие нечаянным образом познакомиться; попробовал еще кое-что прибавить, но кое-что совсем не вышло. Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям; а Чичиков всё еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу с тем, чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на всё, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то, и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека; вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он: не платок ли, но платок в кармане; не деньги ли, но деньги тоже в кармане; всё, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то. И вот уже глядит он растерянно и смутно на движущуюся толпу перед ним, на летающие экипажи, на кивера и ружья проходящего полка, на вывеску, и ничего хорошо не видит. Так и Чичиков вдруг сделался чуждым всему, что ни происходило вокруг него. В это время из дамских благовонных уст к нему устремилось множество намеков и вопросов, проникнутых насквозь тонкостию и любезностию: "Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?", "Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?", "Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?" Но он отвечал на всё решительным невниманием, и приятные фразы канули, как в воду. Он даже до того был неучтив, что скоро ушел от них в другую сторону, желая повысмотреть, куда ушла губернаторша с своей дочкой. Но дамы, кажется, не хотели оставить его так скоро; каждая внутренне решилась употребить все возможные орудия, столь опасные для сердец наших, и пустить в ход всё, что было лучшего. Нужно заметить, что у некоторых дам, я говорю, у некоторых, это не то, что у всех, есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится всем в глаза, и все вдруг заговорят в один голос: "посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!" или "какой правильный, очаровательный лоб!" У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: "ах, какие чудесные у этой плечи!", а на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее. Таким образом думают иные дамы. Каждая дама дала себе внутренний обет быть как можно очаровательней в танцах и показать во всем блеске превосходство того, что у нее было самого превосходного. Почтмейстерша, вальсируя, с такой томностию опустила набок голову, что слышалось в самом деле что-то неземное. Одна очень любезная дама, - которая приехала вовсе не с тем, чтобы танцовать, по причине приключившегося, как сама выразилась, небольшого инкомодите в виде горошинки на правой ноге, вследствие чего должна была даже надеть плисовые сапоги, - не вытерпела, однако же, и сделала несколько кругов в плисовых сапогах, для того именно, чтобы почтмейстерша не забрала в самом деле слишком много себе в голову.

Но всё это никак не произвело предполагаемого действия на Чичикова. Он даже не смотрел на круги, производимые дамами, но беспрестанно подымался на цыпочки выглядывать поверх голов, куда бы могла забраться занимательная блондинка; приседал и вниз тоже, высматривая промеж плечей и спин, наконец доискался и увидел ее, сидящую вместе с матерью, над которою величаво колебалась какая-то восточная чалма с пером. Казалось, как будто он хотел взять их приступом; весеннее ли расположение подействовало на него или толкал его кто сзади, только он протеснялся решительно вперед, несмотря ни на что; откупщик получил от него такой толчок, что пошатнулся и чуть-чуть удержался на одной ноге, не то бы, конечно, повалил за собой целый ряд; почтмейстер тоже отступился и посмотрел на него с изумлением, смешанным с довольно тонкой иронией, но он на них не поглядел; он видел только вдали блондинку, надевавшую длинную перчатку и, без сомнения, сгоравшую желанием пуститься летать по паркету. А уж там в стороне четыре пары откалывали мазурку; каблуки ломали пол, и армейский штабс-капитан работал и душою и телом, и руками и ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому не случалось отвертывать. Чичиков прошмыгнул мимо мазурки почти по самым каблукам и прямо к тому месту, где сидела губернаторша с дочкой. Однако ж он подступил к ним очень робко, не семенил так бойко и франтовски ногами, даже несколько замялся, и во всех движениях оказалась какая- то неловкость.

Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, даже сомнительно, чтобы господа такого рода, то-есть не так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали где-то за горами, и всё подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине. И из этого мглистого, кое-как набросанного поля выходили ясно и оконченно только одни тонкие черты увлекательной блондинки: ее овально-круглившееся личико, ее тоненький, тоненький стан, какой бывает у институтки в первые месяцы после выпуска, ее белое, почти простое платьице, легко и ловко обхватившее во всех местах молоденькие стройные члены, которые означались в каких-то чистых линиях. Казалось, она вся походила на какую-то игрушку, отчетливо выточенную из слоновой кости; она только одна белела и выходила прозрачною и светлою из мутной и непрозрачной толпы.

Видно, так уж бывает на свете, видно, и Чичиковы, на несколько минут в жизни, обращаются в поэтов; но слово поэт будет уже слишком. По крайней мере, он почувствовал себя совершенно чем-то вроде молодого человека, чуть-чуть не гусаром. Увидевши возле них пустой стул, он тот же час его занял. Разговор сначала не клеился, но после дело пошло, и он начал даже получать форс, но... здесь, к величайшему прискорбию, надобно заметить, что люди степенные и занимающие важные должности как-то немного тяжеловаты в разговорах с дамами; на это мастера господа поручики, и никак не далее капитанских чинов. Как они делают, бог их ведает: кажется, и не очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает. Здесь это замечено для того, чтобы читатели видели, почему блондинка стала зевать во время рассказов нашего героя. Герой, однако же, совсем этого не замечал, рассказывая множество приятных вещей, которые уже случалось ему произносить в подобных случаях в разных местах, именно: в Симбирской губернии, у Софрона Ивановича Беспечного, где были тогда дочь его Аделаида Софроновна с тремя золовками: Марьей Гавриловной, Александрой Гавриловной и Адельгейдой Гавриловной; у Федора Федоровича Перекроева, в Рязанской губернии; у Флора Васильевича Победоносного, в Пензенской губернии, и у брата его Петра Васильевича, где были: свояченица его Катерина Михайловна и внучатные сестры ее Роза Федоровна и Эмилия Федоровна; в Вятской губернии, у Петра Варсонофьевича, где была сестра невестки его Пелагея Егоровна с племянницей Софией Ростиславной и двумя сводными сестрами: Софией Александровной и Маклатурой Александровной.

Всем дамам совершенно не понравилось такое обхождение Чичикова. Одна из них нарочно прошла мимо его, чтобы дать ему это заметить, и даже задела блондинку довольно небрежно толстым руло своего платья, а шарфом, который порхал вокруг плеч ее, распорядилась так, что он махнул концом своим ее по самому лицу; в то же самое время позади его из одних дамских уст изнеслось, вместе с запахом фиялок, довольно колкое и язвительное замечание. Но, или он не услышал в самом деле, или прикинулся, что не услышал, только это было нехорошо; ибо мнением дам нужно дорожить: в этом он и раскаялся, но уже после, стало быть поздно.

Негодование, во всех отношениях справедливое, изобразилось во многих лицах. Как ни велик был в обществе вес Чичикова, хотя он и миллионщик и в лице его выражалось величие и даже что-то марсовское и военное, но есть вещи, которых дамы не простят никому, будь он кто бы ни было, и тогда прямо пиши пропало! Есть случаи, где женщина, как ни слаба и бессильна характером в сравнении с мужчиною, но становится вдруг тверже не только мужчины, но и всего, что ни есть на свете. Пренебрежение, оказанное Чичиковым, почти неумышленное, восстановило между дамами даже некоторое согласие, бывшее было на краю погибели после наглого завладения стулом. В произнесенных им невзначай каких-то сухих и обыкновенных словах нашли колкие намеки. В довершение бед какой-то из молодых людей сочинил тут же сатирические стихи на танцовавшее общество, без чего, как известно, никогда почти не обходится на губернских балах. Эти стихи были приписаны тут же Чичикову. Негодованье росло, и дамы стали говорить о нем в разных углах самым неблагоприятным образом; а бедная институтка была уничтожена совершенно, и приговор ее уже был подписан.

А между тем герою нашему готовилась пренеприятнейшая неожиданность: в то время, когда блондинка зевала, а он рассказывал ей кое-какие в разные времена случившиеся историйки даже коснулся было греческого философа Диогена, показался из последней комнаты Ноздрев. Из буфета ли он вырвался или из небольшой зеленой гостиной, где производилась игра посильнее, чем в обыкновенный вист, своей ли волею или вытолкали его, только он явился веселый, радостный, ухвативши под руку прокурора, которого, вероятно, уже таскал несколько времени, потому что бедный прокурор поворачивал на все стороны свои густые брови, как бы придумывая средство выбраться из этого дружеского подручного путешествия. В самом деле, оно было носимо. Ноздрев, захлебнув куражу в двух чашках чаю, конечно, не без рома, врал немилосердно. Завидев еще издали что, Чичиков решился даже на пожертвование, то-есть оставить свое завидное место и сколько можно поспешнее удалиться; ничего хорошего не предвещала ему эта встреча. Но, как на беду, в это время подвернулся губернатор, изъявивший необыкновенную радость, что нашел Павла Ивановича, и остановил его, прося быть судиею в споре его с двумя дамами насчет того, продолжительна ли женская любовь или нет; а между тем Ноздрев уже увидал его и шел прямо навстречу.

"А, херсонский помещик, херсонский помещик!" кричал он, подходя и заливаясь смехом, от которого дрожали его свежие, румяные, как весенняя роза, щеки. "Что? много наторговал мертвых? Ведь вы не знаете, ваше превосходительство", горланил он тут же, обратившись к губернатору: "он торгует мертвыми душами! Ей-богу! Послушай, Чичиков! ведь ты, я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, вот и его превосходительство здесь, - я бы тебя повесил, ей-богу, повесил!"

Чичиков просто не знал, где сидел.

"Поверите ли, ваше превосходительство", продолжал Ноздрев: "как сказал он мне: "продай мертвых душ", я так и лопнул со смеха. Приезжаю сюда, мне говорят, что накупил на три миллиона крестьян на вывод. Каких на вывод! Да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков, да ты скотина, ей-богу, скотина, вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор?"

Но прокурор, и Чичиков, и сам губернатор пришли в такое замешательство, что не нашлись совершенно, что? отвечать, а между тем Ноздрев, нимало не обращая внимания, нес полутрезвую речь: "Уж ты, брат, ты, ты... я не отойду от тебя, пока не узнаю, зачем ты покупал мертвые души. Послушай, Чичиков, ведь тебе, право, стыдно, у тебя, ты сам знаешь, нет лучшего друга, как я. Вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор? Вы не поверите, ваше превосходительство, как мы друг к другу привязаны, то-есть, просто, если бы вы сказали, вот, я тут стою, а вы бы сказали: "Ноздрев! скажи по совести, кто тебе дороже, отец родной или Чичиков?" скажу: "Чичиков", ей-богу... Позволь, душа, я тебе влеплю один безе. Уж вы позвольте, ваше превосходительство, поцеловать мне его. Да, Чичиков, уж ты не противься, одну безешку позволь напечатлеть тебе в белоснежную щеку твою!" Ноздрев был так оттолкнут со своими безе, что чуть не полетел на землю: от него все отступились и не слушали больше; но всё же слова его о покупке мертвых душ были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громким смехом, что привлекли внимание даже тех, которые находились в самых дальних углах комнаты. Эта новость так показалась странною, что все остановились с каким-то деревянным, глупо-вопросительным выражением. Минуты на две настала какая-то непонятная тишина, Чичиков заметил, что многие дамы перемигнулись между собою с какою-то злобною, едкою усмешкою, и в выражении некоторых лиц показалось что-то такое двусмысленное, которое еще более увеличило это смущение. Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была по?шла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: "Посмотрите, какую ложь распустили!", а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: "Да, это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!" и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: "Какая пошлая ложь!" И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не сто?ит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.

Это вздорное, повидимому, происшествие заметно расстроило нашего героя. Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека. Он стал чувствовать себя неловко, неладно: точь-в-точь как будто прекрасно вычищенным сапогом вступил вдруг в грязную, вонючую лужу, словом, нехорошо, совсем нехорошо! Он пробовал об этом не думать, старался рассеяться, развлечься, присел в вист, но всё пошло, как кривое колесо: два раза сходил он в чужую масть и, позабыв, что по третьей не бьют, размахнулся со всей руки и хватил сдуру свою же. Председатель никак не мог понять, как Павел Иванович, так хорошо и, можно сказать, тонко разумевший игру, мог сделать подобные ошибки и подвел даже под обух его пикового короля, на которого он, по собственному выражению, надеялся, как на бога. Конечно, почтмейстер, и председатель, и даже сам полицеймейстер, как водится, подшучивали над нашим героем, что уж не влюблен ли он, и что мы знаем, дискать, что у Павла Ивановича сердечишко прихрамывает, знаем, кем и подстрелено; но всё это никак его не утешало, как он ни пробовал усмехаться и отшучиваться. За ужином тоже он никак не был в состоянии развернуться, несмотря на то, что общество за столом было приятное и что Ноздрева давно уже вывели; ибо сами даже дамы наконец заметили, что поведение его чересчур становилось скандалёзно. Посреди котильона он сел на пол и стал хватать за полы танцующих, что уже было ни на что не похоже, по выражению дам. Ужин был очень весел: все лица, мелькавшие перед тройными подсвечниками, цветами, конфектами и бутылками, были озарены самым непринужденным довольством. Офицеры, дамы, фраки - всё сделалось любезно, даже до приторности. Мужчины вскакивали со стульев и бежали отнимать у слуг блюда, чтобы с необыкновенною ловкостию предложить их дамам. Один полковник подал даме тарелку с соусом на конце обнаженной шпаги. Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом в горчицу, и спорили о тех предметах, в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож на какого-то человека, уставшего или разбитого дальней дорогой, которому ничто не лезет на ум и который не в силах войти ни во что. Даже не дождался он окончания ужина и уехал к себе несравненно раньше, чем имел обыкновение уезжать.

Там, в этой комнатке, так знакомой читателю, с дверью, заставленной комодом, и выглядывавшими иногда из углов тараканами, положение мыслей и духа его было так же неспокойно, как неспокойны те кресла, в которых он сидел. Неприятно, смутно было у него на сердце, какая-то тягостная пустота оставалась там. "Чтоб вас чорт побрал всех, кто выдумал эти балы!" говорил он в сердцах, "Ну, чему сдуру обрадовались? В губернии неурожаи, дороговизна, так вот они за балы! Эк штука: разрядились в бабьи тряпки! Невидаль: что иная навертела на себя тысячу рублей! А ведь на счет же крестьянских оброков или, что еще хуже, на счет совести нашего брата. Ведь известно, зачем берешь взятку и покривишь душой: для того, чтобы жене достать на шаль или на разные роброны, провал их возьми, как их называют. А из чего? чтобы не сказала какая- нибудь подстёга Сидоровна, что на почтмейстерше лучше было платье, да из-за нее бух тысячу рублей. Кричат: "бал, бал, веселость!" Просто, дрянь бал, не в русском духе, не в русской натуре, чорт знает что такое: взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном, общипанный, обтянутый, как чортик, и давай месить ногами. Иной даже, стоя в паре, переговаривается с другим об важном деле, а ногами в то же самое время, как козленок, вензеля направо и налево... Всё из обезьянства, всё из обезьянства! Что француз в сорок лет такой же ребенок, каким был и в пятнадцать, так вот давай же и мы! Нет, право... после всякого бала, точно, как будто какой грех сделал; и вспомнить даже о нем не хочется. В голове, просто, ничего, как после разговора с светским человеком: всего он наговорит, всего слегка коснется, всё скажет, что понадергал из книжек, пестро, красно, а в голове хоть бы что-нибудь из того вынес, и видишь потом, как даже разговор с простым купцом, знающим одно свое дело, но знающим его твердо и опытно, лучше всех этих побрякушек. Ну что из него выжмешь, из этого бала? Ну, если бы, положим, какой-нибудь писатель вздумал описывать всю эту сцену так, как она есть? Ну, и в книге, и там была бы она так же бестолкова, как в натуре. Что она такое: нравственная ли, безнравственная ли? просто, чорт знает что такое! Плюнешь, да и книгу потом закроешь". Так отзывался неблагоприятно Чичиков о балах вообще; но, кажется, сюда вмешалась другая причина негодованья. Главная досада была не на бал, а на то, что случилось ему оборваться, что он вдруг показался пред всеми бог знает в каком виде, что сыграл какую-то странную, двусмысленную роль. Конечно, взглянувши оком благоразумного человека, он видел, что всё это вздор, что глупое слово ничего не значит, особливо теперь, когда главное дело уже обделано как следует. Но странен человек: его огорчало сильно нерасположенье тех самых, которых он не уважал и насчет которых отзывался резко, понося их суетность и наряды. Это тем более было ему досадно, что, разобравши дело ясно, он видел, как причиной этого был отчасти сам. На себя, однако же, он не рассердился, и в том, конечно, был прав. Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого- нибудь ближнего, на ком бы выместить свою досаду, например на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который в пору подвернулся, на жене, или, наконец, на стуле, который швырнется чорт знает куда, к самым дверям, так что отлетит от него ручка и, спинка, пусть, мол, его знает, что такое гнев. Так и Чичиков скоро нашел ближнего, который потащил на плечах своих всё, что только могла внушить ему досада. Ближний этот был Ноздрев, и, нечего сказать, он был так отделан со всех боков и сторон, как разве только какой-нибудь плут староста или ямщик бывает отделан каким-нибудь езжалым, опытным капитаном, а иногда и генералом, который, сверх многих выражений, сделавшихся классическими, прибавляет еще много неизвестных, которых изобретение принадлежит ему собственно. Вся родословная Ноздрева была разобрана, и многие из членов его фамилии в восходящей линии сильно потерпели.

Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему в окна слепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, - в это время на другом конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя. Именно в отдаленных улицах и закоулках города дребезжал весьма странный экипаж, наводивший недоумение насчет своего названия. Он не был похож ни на тарантас, ни на коляску, ни на бричку, а был скорее похож на толстощекий выпуклый арбуз, поставленный на колеса. Щеки этого арбуза, то-есть дверцы, носившие следы желтой краски, затворялись очень плохо по причине плохого состояния ручек и замков, кое-как связанных веревками. Арбуз был наполнен ситцевыми подушками в виде кисетов, валиков и просто подушек, напичкан мешками с хлебами, калачами, кокурками, скородумками и кренделями из заварного теста. Пирог-курник и пирог- рассольник выглядывали даже наверх. Запятки были заняты лицом лакейского происхождения, в куртке из домашней пеструшки, с небритой бородою, подернутою легкой проседью, лицо, известное под именем малого. Шум и визг от железных скобок и ржавых винтов разбудили на другом конце города будочника, который, подняв свою алебарду, закричал спросонья что стало мочи: "кто идет?", но, увидев, что никто не шел, а слышалось только издали дребезжанье, поймал у себя на воротнике какого-то зверя и, подошед к фонарю, казнил его тут же у себя на ногте, после чего, отставивши алебарду, опять заснул, по уставам своего рыцарства. Лошади то и дело падали на передние коленки, потому что не были подкованы, и притом, как видно, покойная городская мостовая была им мало знакома. Колымага, сделавши несколько поворотов из улицы в улицу, наконец поворотила в темный переулок мимо небольшой приходской церкви Николы на Недотычках и остановилась пред воротами дома протопопши. Из брички вылезла девка с платком на голове, в телогрейке, и хватила обоими кулаками в ворота так сильно, хоть бы и мужчине (малый в куртке из пеструшки был уже потом стащен за ноги, ибо спал мертвецки). Собаки залаяли, и ворота, разинувшись, наконец проглотили, хотя с большим трудом, это неуклюжее дорожное произведение. Экипаж въехал о тесный двор, заваленный дровами, курятниками и всякими клетухами; из экипажа вылезла барыня: эта барыня была помещица, коллежская секретарша Коробочка. Старушка, вскоре после отъезда нашего героя, в такое пришла беспокойство насчет могущего произойти со стороны его обмана, что, не поспавши три ночи сряду, решилась ехать в город, несмотря на то, что лошади не были подкованы, и там узнать наверно, почем ходят мертвые души и уж не промахнулась ли она, боже сохрани, продав их, мжет быть, в три-дешева. Какое произвело следствие это прибытие, читатель, может узнать из одного разговора, который произошел между одними двумя дамами. Разговор сей... но пусть лучше сей разговор будет в следующей главе.

Николай Гоголь - Мертвые души. 08 Том 1 - Глава VIII , читать текст

См. также Гоголь Николай - Проза (рассказы, поэмы, романы...) :

Мертвые души. 09 Том 1 - Глава IX
Поутру, ранее даже того времени, которое назначено в городе N. для ви...

Мертвые души. 10 Том 1 - Глава X
Собравшись у полицеймейстера, уже известного читателям отца и благоде...

Глава I

Действие поэмы разворачивается в одном городишке, которому Гоголь дал название «NN». Так вот, в один из дней к городской гостиницы подъехала интересная бричка. Как говорит автор, в такой бричке ездят только холостяки. В этом холостяцком транспорте сидел мужчина «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод». Приезд этого господина никто не заметил, кроме двух мужичков, которые стояли у входа в кабак напротив городской гостиницы. Увидев подъезжающую бричку, они начали спорить - доедет ли она до Москвы или Казани.

Приезжий господин поселился в одном из номеров гостиницы с огромными тараканами, которые бегали из угла в угол. С ним также приехали лакей по имени Петрушка и Селифан, он был кучером. В то время, как лакей и кучер разбирали вещи приезжего господина, он спустился в общий зал и заказал обед. Во время трапезы этот господин завел разговор с половым о помещиках с большим числом крестьянских душ и чиновниках здешнего города.

Звали приезжего господина Павел Иванович Чичиков. На следующий день Павел Иванович нанес визит всем городским властям и мелким чиновникам, включая губернатора. Чичикова отличала любезность и умение быстро завоевать доверие своего собеседника. К примеру, перед губернатором он не мог нарадоваться городскими дорогами. За это последний пригласил Павла Ивановича к себе домой на празднование какого-то события. Другие же обольщенные чиновники приглашали Чичикова к ним домой отведать чаю.

Про себя главный герой говорил не много. Только, что хочет поселиться в этом городе, и поэтому хочет познакомиться со всеми городскими чиновниками.

Вечером Павел Иванович отправился к губернатору в гости. Там было множество людей: мужчины - в черных фраках с белыми рубахами, женщины – в вечерних платьях. Всех присутствующих мужчин можно было разделить на два вида: толстые и тонкие. Далее Гоголь говорит читателю, что тонкие люди годятся только для мелких, незначительных дел, а толстые более рассудительные и добиваются значительных результатов в своей деятельности. Чичикова автор относит именно к толстым людям.

В доме губернатора происходит знакомство Чичикова и двух помещиков – Манилова и Собакевича. Помещики приглашают Павла Ивановича в гости в свои деревни.

Еще несколько дней Чичиков посещает городских чиновником. В городе NN о нем пошла молва, как про делового и порядочного господина.

Глава II

Около недели Павел Иванович прожил в городе NN, навещая всевозможных чиновников, а после надумал навестить своих новых знакомых помещиков Манилова и Собакевича. Далее Гоголь описывает нам лакея Петрушку. Любимым занятием последнего было чтение книг. Нужно отметить, что читал Петрушка все подряд, не отдавая предпочтений. По характеру он был молчаливый. Петрушку выделяло две вещи: он спал, в чем ходил; от него постоянно веяло каким-то одинаковым запахом.

Первым делом Чичиков решил навестить помещика Манилова. Его имение стояло на отшибе, обдуваемое ветрами. Возле дома помещика располагалась беседка, на которой виднелась надпись «Храм уединенного размышления». Манилов очень обрадовался приезду дорогого гостя и сразу же пригласил его пройти в дом.

Глядя на Манилова, было очень трудно понять какой у него характер. Гоголь говорил о Манилове, что был он ни то, ни се. Его черты лица были приятны и казались сахарными. Манера его речи была располагающей и ищущей дружбы. Про Манилова можно сказать, что был он мечтательной натурой, за хозяйством почти не следил, а постоянно размышлял о чем-то. Однажды он даже хотел прорыть подземный туннель от своего дома, но эта задумка так и осталась задумкой, В рабочем кабинете помещика уже два года пылилась книжка, заложенная на одной странице. Со своей супругой Манилов жил дружно и счастливо. И них было два сына - Фемистокмос и Алкид.

Чичиков решает завести деловой разговор. Он попросил у Манилова реестр крестьян, которые умерли после последней переписи. После этого Павел Иванович делает помещику удивительное предложение о покупке мертвых душ этих крестьян. По всем документам очи проходят, как живые и Манилов обязан был платить за них налог. Это предложение повергло в оцепенение помещика, но Чичиков заверил, что все будет оформлено в надлежащем виде. По документам умершие крестьяне пройдут, как живые.

Манилов отказывается от денег и дарит мертвые души крестьян Чичикову. После этого Павел Иванович покидает имение помещика, а Манилов погружается в свои очередные мечты, видя, как царь одаривает его и Чичикова генеральскими пагонами за их крепкую дружбу.

Глава III

Чичиков покидает имение Манилова в очень хорошем настроении, он рад удачной сделке. Кучер Селифан, разговаривая с лошадью, совершенно отвлекся и съехал с дороги. Бричка Чичикова поехала по вспаханной земле и в конечном итоге перевернулась, а Павел Иванович угодил в грязь.

Только к вечеру путники подъехали к какой-то деревушке. Это были владения Коробочки Настасьи Петровны. Настасья Петровна была пожилой и очень меланхоличной женщиной. Она горевала, когда был неурожай, или хозяйство терпело убытки, но в тоже время понемногу копила денежки и прятала их по ящикам в комодах. По натуре помещица Коробочка была очень бережливым человеком.

Для Чичикова была подготовлена отдельная комната для ночлега с периной, взбитой до самого потолка. На следующий день Павел Иванович проснулся поздно. В комнате уже лежала его чистая одежда. Взглянув в окно, Чичиков увидел большое хозяйство, крестьяне жили в достатке, в поместье царил порядок и чистота.

После этого Павел Иванович отправился в комнату хозяйки имения и не медля сразу завел разговор о продаже мертвых душ крестьян. Настасья Петровна не могла понять, о чем говорит ее гость, но чувствовала, что дело выгодное. Не выдержав, Чичиков обозвал Коробочку «крепколобой», «проклятой старухой». Помещица отказалась продать мертвые души, она хотела сначала изучить спрос, чтобы не продешевить. Все же Чичикову удается уговорить Настасью Петровну продать ему мертвые души крестьян. За это он купил у помещицы мед и пеньку. Коробочка была рада такой сделке, она угостила Павла Ивановича, после этого он покидает имение помещицы.

Глава IV

Решив перекусить, Чичиков заезжает в трактир. Там у него завязывается разговор с хозяйкой этого заведения. Она рассказывает, что хорошо знает помещиков Манилова и Собакевича. С ее слов можно понять, что Манилов деликатный человек. Он любил заказывать много блюд, но все не съедал, а только пробовал. Собакевич же напротив – заказывал одно блюдо, которое полностью съедал, потом просил добавки, за которую обязательно доплачивал.

В это время в трактире появился знакомый Чичикова Ноздрев. Ноздрев был помещиком. Его отличал средний рост, крепкое телосложение, белоснежные зубы и смоляные бакенбарды. Был он человеком, от которого излучало здоровьем. Ноздрев начал разговор с Чичиковым тем, что посетил ярмарку, где спустил все деньги и вещички. Он обращается к Павлу Ивановичу, как к старому другу, бранит его за то, что тот до сих пор не заехал к нему гости. Позже Ноздрев привозит Чичикова в свое поместье.

Далее Гоголь знакомит нас с личностью помещика Ноздрева. Про помещика автор говорит, что он был гулякой, что был из тех, кто часто заводит дружбу и тем, кто нередко оказывается избит новыми друзьями. Далее мы узнаем, что его супруга уже умерла, оставив двух детей, которыми помещик совершенно не занимался. Ноздрев никогда не сидел дома, а постоянно разъезжал по ярмаркам и балам. Любил поиграть в карты. Так как играл не честно, частенько возвращался домой избитым и потрепанным. И что самое удивительное, со своими обидчиками мог дружить уже на следующий день.

Ноздрев был вруном по натуре. Не редко заводил рассказы про розового или голубого коня. Любил помещик насолить близким людям и друзьям, распуская слухи, рассказывая небылицы. Он был непоседлив. В любую минуту мог сорваться с места и ехать куда глаза глядят. Предлагал нелепые обмены всего на все. И делал это он не ради выгоды, а ради действия и своего любопытного характера.

Имение Ноздрева было таким же бесшабашным, как и его хозяин. В столовой дома находился строительный козел. На нем мужики белили стены. Ноздрев сразу же повел Чичикова осматривать его имение. У помещика было много собак всех мастей. Клички у них были очень оригинальными: стреляй, обругай, припекай.

Около пяти часов вечера Ноздрев пригласил Чичикова на обед. Еда, как и все в доме помещика, была не главным. Одни блюда были пригоревшими, другие сыроватыми. Во время трапезы Павел Иванович заводит разговор о продаже мертвых душ. Помещик соглашается на сделку с одним условием: Чичиков должен был купить еще коня с собакой и шарманкой. На это Павел Иванович не соглашается.

На следующий день Ноздрев зовет Чичикова сыграть в шашки на мертвые души. Последний соглашается. Во время игры Чичиков замечает, что помещик играет не честно, и прекращает игру. Когда Ноздрев приказывает слугам избить Павла Ивановича. В этот момент в имение Ноздрева въезжает капитан-исправник и напоминает Ноздреву, что тот находится под судом за избиение помещика Максимова. Чичиков, пользуясь моментом, уезжает из имения Ноздрева.

Глава V

По дороге в деревню Собакевича кучер Селифан, не справившись с управлением бричкой, сталкивается с другой бричкой, в которую были запряжены шесть лошадей. Поводья перепутались и оба транспортных средства застряли на дороге. Это событие привлекли внимание местных мужиков, которые давали нелепые советы кучерам, тем самым мешая быстро устранить проблему. В бричке Чичиков заметил старую женщину и девушку с золотистыми волосами. С виду ей было около шестнадцати лет. Чичикову приглянулась юная особа, и он попытался начать разговор, но он не получился. В это время поводья были распутаны и путники разъехались.

Имение Собакевича было значительное по размеру. Все в нем было сделано на века. Было заметно, что хозяин хлопотал по хозяйству, ведь везде царил порядок.

Гоголь сравнивал Собакевича со «средней величины медведем». Этот образ подчеркивали фрак медвежьего цвета, длинные рукава и панталоны и косолапая походка. Лицо его было каленого цвета. Шеей помещик и вовсе не поворачивал. Из-за этого практически ни когда не смотрел на своего собеседника. Ко всему же имя у Собакевича было Михаил Семенович.

Собакевич пригласил Чичикова пройти в гостиную отобедать. В гостиной висели огромные картины, изображавшие греческих полководцев. Все они были изображены с «толстыми ляжками и неслыханными усами».

Вся домашняя утварь словно была похожа на своего хозяина и дополняла его. К примеру, в углу гостиной располагалось «пузатое ореховое бюро на пренелепых четырёх ногах», которое напоминало медведя.

Около пяти минут Чичиков, Собакевич и его супруга просидели в молчании. Для начала разговора Павел Иванович решил заговорить о городских чиновниках. Про них Собакевич тут же не лестно отозвался, назвав их мошенниками и лицемерами.

Обеденные блюда оказались очень питательными. Помещик жил по правилу: если на обед подают свинину, то нужно съесть всю свинью. С бараниной и говядиной обходились также. В подтверждение этого правила Собакевич самостоятельно съел большую часть бараньего бока, обглодав даже косточки.

Позже, когда супруга Собакевича покинула гостиную, Чичиков завел разговор о покупке мертвых крестьянских душ. Собакевич тут же захотел их продать по цене сто рублей за душу. Цену объяснил тем, что все крестьяне были мастерами своего дела и славились на всю округу. Павла Ивановича такая цена смутила и после долгих переговоров стороны сошлись на цене в 2,5 рубля за душу.

Позже Чичиков покидает деревню Собакевича очень недовольный. Он считает, что Собакевич попросту обобрал его. Павел Иванович направляется в имение помещика Плюшкина.

Глава VI

Деревня Плюшкина была зеркальным отражением деревни Собакевича. Дома здесь были очень ветхими, крыши на них дырявыми, а стекол в окнах не было вообще. За деревенскими избами виднелись огромные скирды хозяйского хлеба, только валялись они там давно от чего поросли травой.

Дом Плюшкина Гоголь сравнивает с «дряхлым инвалидом». Практически все окна были забиты досками, штукатурка на стенах обсыпалась. Вокруг дома рос старый засохший сад. Все вокруг говорило, что когда-то здесь кипела бурная жизнь, а сейчас все умерло и находится в забытье.

В центре двора Чичиков заприметил «какую-то фигуру», которая вздорила с мужиком. Понять, кто это был: мужик или баба было невозможно. Одежда на ней была женская, на поясе болталась связка ключей. Решив, что это женщина Чичиков окликнул ее и сказал, что его ждет барин. Она сказала ему проходить в дом.

Из дома потянуло холодом и подвальной сыростью. Обстановка внутри дома была еще хуже чем снаружи. Складывалось впечатление, что в одну комнату снесли все мебель. Стол был завалин какими-то бумагами, стаканами с жидкостью в которых плавали мужи. Все это было покрыто толстым слоем пыли. Что было не нужно, было просто навалено в углу комнаты.

Немного позже в комнате появляется уже знакомая Чичикову фигура женщины со двора. Как оказалось, это и был Плюшкин. Он был человеком с огромным подбородком, маленькими глазками и густыми бровями. Его одежда была настолько затерта и замаслена, что нельзя было понять, что на нем вообще одето. С виду Плюшкин был похож на самого обычного нищего, что просят милостыню у церкви.

На самом деле Плюшкин был одним из богатейших помещиков этого края. У него было более тысячи крепостных крестьян. Его кладовые и амбары были завалены товарами. Но и этого помещику не хватало. Ежедневно он собирал по деревни всякую всячину и все тащил в дом, сваливая по углам.

Далее Гоголь говорит нам, что Плюшкин не всегда был таким. Раньше он был образцовым хозяином. Его хозяйство работало, как часы, принося огромную прибыль своему хозяину. Но после смерти его супруги, Плюшкин изменился, он начал жаднеть с каждым днем. После того, как его старшая дочь сбежала из дому к штаб-ротмистру, Плюшкин проклял ее, имение опустело еще больше. Сын помещика без дозволения отца определился на военную службу. После того, как он проиграл в карты, Плюшкин проклял и его, и никогда больше не интересовался его судьбой. Когда умерла младшая дочь, Плюшкин остался со всем один. Эта одинокость с каждым днем порождала в нем непреодолимое чувство жадности и скупости.

В скором времени торговцы перестали посещать имение Плюшкина. Все товары помещика превратились в тлен, а имение пришло в упадок.

Разговор с Чичиковым Плюшкин начал с того, что он очень беден. Павел Иванович предложил ему помощь в виде покупке мертвых душ. Плюшкин этому очень обрадовался и даже угостил Чичикова чаем с замшелым сухарем.

Чичиков выкупил у Плюшкина больше ста двадцати мертвых душ. После этого он вернулся в отличном расположении духа в свой номер городской гостиницы.

Глава VII

Проснувшись утром, Чичиков начал изучать списки приобретенных крестьянских душ. За то время, что Павел Иванович находился в городе «NN» ему удалось купить четыреста мертвых душ. Знакомясь с их фамилиями, он задумался о тяжелой жизни простого крепостного крестьянина. В одном из списков крестьян, которых Чичиков купил у Собакевича, он обнаружил женское имя: Воробей Елизавета. После этого Павел Иванович сказал: «Подлец Собакевич, и здесь надул!».

Немного позже Чичиков отправился к председателю судейской палаты для оформления купчей крепости. Там он встретил Манилова и Собакевича. Павел Иванович долго скитался по кабинетам чиновников, пока не дал на лапу. После оформления сделки он отправился к председателю обмыть покупку. Всем Чичиков рассказывал, что покупает крестьян для вывоза в Херсонскую губернию. В один момент он и сам поверил сказанному. Весь вечер все пили за Павла Ивановича и за его будущую невесту, которую хотели отыскать в городе.

Глава VIII

После громких покупок Чичиков оказался в центре внимания всех жителей города «NN». Его начали почитать, как очень богатого и знатного человека. Все окружающие относились к нему с любовью и заботой. Также в это время Павел Иванович начал пользоваться спросом среди женского населения города.

В один из дней Чичикова пригласили на очередной бал, который проходил в доме у губернатора. Там Павел Иванович был персоной номер один. Не было и минуты, чтобы Чичикова кто-то не обнимал или не пожимал ему руку. Женщины окружили главного героя плотным кольцом и занимали его своими разговорами. В один миг Чичиков заметил ту златовласую девушку, с которой пытался познакомиться ранее, по дороге в деревню Собакевича. Оказывается, она была дочерью губернатора. Павел Иванович тут же переключил свое внимание на нее. Девушка, словно не замечая его знаков внимание, периодически зевала. Окружающие дамы были обозлены таким поведением Чичикова.

Немного позднее на балу появляется помещик Ноздрев, который во весь голос заявляет, что Чичиков скупает не крестьян, а их мертвые души. Ни кто из присутствующих не обратил никакого внимания на слова Ноздрева, ведь помещик слыл знатным вруном. Остаток вечера Павел Иванович провел с негативным осадком на душе.

В час разгара бала в доме губернатора в город въехала бричка, похожая на толстый арбуз. В ней сидела помещица Коробочка, которая приехала, чтобы узнать истинную цену мертвым душам, которые продала Чичикову.

Глава IX

На следующий день одна жительница города «NN» пришла к своей подруге и сообщила ей новость: Чичиков покупает мертвые души крестьян. Про это сказала помещица Коробочка, которая лично продавала их ему.

Недолго думая, дамы решили, что все это лишь прикрытие. Истинной целью является дочка губернатора, которую Чичиков задумал похитить. Эта новость со скоростью света разнеслась по городу. Горожане просто взбунтовались. В их головах все смешалось, и никто уже не мог понять, в чем было дело. Новость с каждым днем обрастала новыми подробностями. Будь-то Павел Иванович бросил свою супругу ради губернаторской дочки, с которой тайно встречался при лунном свете. Чиновники города тоже переполошились, услышав новость про покупку мертвых душ. Каждый начал искать в себе грехи, которых не было.

Как раз в момент апогея новости про Чичикова, губернатору приходит послание о сбежавшем преступнике. Это окончательно сбило всех с толку. И чтобы найти истину чиновники города отправились к полицмейстеру.

Глава X

Все городские чиновники были взволнованы происходящими событиями. Только почтмейстер был спокоен и уравновешен. Собравшимся он сказал, что Павел Иванович является капитаном Копейкиным и поведал повесть о капитане Копейкине .

Капитан Копейкин в период военной компании двенадцатого года потерял руку и ногу. Вместе с ранеными солдатами был доставлен в Петербург. Как оказалось, касательно раненых не было никаких распоряжений, и капитан очутился в безвыходном состоянии. Чтобы прояснить ситуацию он решает ехать к государю. В Петербурге капитан Копейкин снимает самую дешевую комнату, после чего отправляется к вельможе просить государевой милости.

Простояв около четырех часов в очереди, Копейкину удалось переговорить с вельможей. Последний попросил его зайти через несколько дней. На следующий день Копейкин снова пришел к вельможе. Тот заявил, что нужно ждать распоряжение царя о раненых. Капитан ждать не мог. Он проникает в дом вельможи и заявляет, что не сдвинется с места, пока его проблему не решат. За такое поведения Копейкина высылают из Петербурга. Больше про капитана никто не слышал. Через несколько месяцев потянулись слухи, что в лесах возле Рязани орудует банда разбойников под предводительством капитана Копейкина.

Этот рассказ на присутствующих особого впечатления не произвел. У Чичикова были целы и руки и ноги, поэтому он не мог быть капитаном Копейкиным. Далее появилась мысль, что Павел Иванович – это Наполеон. Чтобы подтвердить эту мысль чиновники обращаются к помещику Ноздреву. Тот подтверждает, что Чичиков засланный козачек. От этих слухов у прокурора, скорее всего, случился сердечный приступ, и он умер, придя домой.

По причине болезни Чичиков пролежал три дня в своем номере и ничего не знал о происходящих событиях в городе. После своего выздоровления он решает навестить чиновников города, но его больше уже никто не пускает. Ближе к вечеру к Павлу Ивановичу приходит Ноздрев, который рассказывает ему о произошедшем. Чичиков решает поскорее покинуть город и велит Селифану подготовить бричку к поездке.

Глава XI

На следующий день быстро уехать из города «NN» Чичикову не удалось. Селифан не подготовил бричку (нужно было подковать лошадей, перетянуть колесо), да и сам Павел Иванович проснулся поздно. На все эти приготовление ушло еще около пяти часов. После этого Чичиков уселся в бричку, и они тронулись.

Одна из улиц города была перекрыта траурной процессией. Павел Иванович затаился в бричке, так как не хотел, чтобы его увидели. Через время бричка наконец-то выехала из города.

Чичиков родился в дворянской семье. Рос Павлуша без друзей в маленькой комнатушке. Позже отец перевез его в город, где главный герой стал посещать училище. Последним наставлением отца Чичикова были слова: «Больше всего угождай учителям и начальникам». Именно они стали основным принципом жизни главного героя.

Особых умений к образованию у Чичикова не было. Он был всегда скромным и тихим учеником. Павел Иванович был человеком с практическим складом ума. Тот полтинник, который ему оставил отец он не истратил, а сумел приумножить, продавая сдобу своим товарищам. Всю жизнь Чичиков копил деньги не из жадности. Он хотел красивой и сытой жизни.

Позже он поступил на службу в казенную палату, где занял самую низкую должность. Там он, как может, угождает начальнику, оказывает знаки внимания его дочери, обещает даже взять ее в жены. Позже, получив более высокую должность, Чичиков забывает про женитьбу.

Через время он вошел в состав комиссии по постройки казенного дома. Шесть лет продолжалась стройка, но казенный дом так и не был построен. Зато каждый член комиссии обзавелся собственным новеньким домом. Позже сменился начальник, и все имущество было конфисковано.

Чичиков снова остался без гроша в кармане. Он устраивается на работу в таможню. Там проявляет свои способности в обыске контрабандистов, за что получает повышение по службе. После этого Павел Иванович заключает с контрабандистами договор, получая от этого огромную прибыль. Со временем эта связь стала очевидной, и Чичиков попадает под суд. Каким-то образом главный герой ускользает от уголовного наказания. Он снова лишается своего состояния.

После этого ему приходит идея о покупке мертвых душ, ведь под них можно получить банковский кредит и скрыться с деньгами. Именно с этой целью Чичиков приезжает в город «NN».

К своему герою Гоголь относится, как к хазяину приобретателю. Многим он может не понравиться. На что автор рекомендует каждому заглянуть в свою душу и ответить на вопрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?».

Заканчивается поэма тем, что бричка Чичикова несется по дороге, а сам главный герой улыбается, так как любит быструю езду.

Поэма великого классика русской литературы «Мертвые души» представляет человека, который ездит по Русской земле со странным желанием скупки мертвых крестьян, числящихся по бумагам живыми. В произведении встречаются персонажи разные по характерам, сословиям и достоинствам. Краткое содержание поэмы «Мертвые души» по главам (краткий пересказ) поможет быстро найти в тексте нужные страницы и события.

Глава 1

В город без названия въезжает бричка. Ее встречают болтающие ни о чем мужики. Они рассматривают колесо и пытаются вычислить, сколько оно сможет проехать. Гостем города оказывается Павел Иванович Чичиков . Он приехал в город по делам, о которых нет точного сведения – «по своим надобностям».

Молодой помещик имеет интересную внешность:

• узкие короткие панталоны из белой канифасовой ткани;
• фрак под моду;
• булавка в виде бронзового пистолета.

Помещик отличается невинным достоинством, он громко «высмаркивается», как труба, от звука пугаются окружающие. Чичиков поселился в гостинице, расспросил о жителях города, но ничего не рассказал о себе. В общении сумел создать впечатление приятного гостя.

На другой день гость города посветил визитам. Он сумел для каждого подобрать доброе слово, лесть проникла в сердце чиновников. В городе заговорили о приятном человеке, посетившем их. Причем очаровать Чичиков сумел не только мужчин, но и дам. Павла Ивановича пригласили помещики, бывшие в городе по делам: Манилов и Собакевич . На обеде у полицмейстера он познакомился с Ноздрёвым . Герой поэмы сумел произвести приятное впечатление на всех, даже на тех, кто редко о ком-то отзывался положительно.

Глава 2

Павел Иванович пробыл в городе уже больше недели. Он посещал вечеринки, обеды и балы. Чичиков решил посетить помещиков Манилова и Собакевича. Причина такого решения была другой. У барина было двое крепостных: Петрушка и Селифан. Первый молчаливый любитель чтения. Он читал все, что попадало под руки, в любой позе. Ему нравились неизвестные и непонятные слова. Другие его страсти: спать в одежде, сохранять свой запах. Кучер Селифан был совершенно другим. Утром отправились к Манилову. Искали имение долго, до него оказалось больше чем 15 верст, о которых говорил помещик. Господский дом стоял открытый всем ветрам. Архитектура настраивала на английский манер, но напоминала ее только отдаленно. Манилов расплывался в улыбке по мере приближения гостя. Характер хозяина описать сложно. Впечатление меняется от того, насколько близко с ним сходится человек. У помещика заманчивая улыбка, белокурые волосы и голубые глаза. Первое впечатление – очень приятный мужчина, затем мнение начинает меняться. От него начинали уставать, потому что не слышали ни одного живого слова. Хозяйство шло само собой. Мечты были абсурдны и невыполнимы: подземный ход, например. Читать он мог одну страницу несколько лет подряд. Мебели не хватало. Отношения между женой и мужем напоминали сладострастные кушанья. Они целовались, создавали сюрпризы друг другу. Все остальное их не волновало. Начинается разговор с вопросов о жителях города. Всех Манилов считает приятными людьми, милыми и любезными. К характеристикам постоянно добавляется усилительная частица пре-: прелюбезнейший, препочтеннейший и другие. Разговор переходил в обмен комплиментами. У хозяина было два сына, имена удивили Чичикова: Фемистоклюс и Алкид. Медленно, но Чичиков решается спросить хозяина об умерших в его имении . Манилов не знал, сколько человек умерло, он велел приказчику переписать всех поименно. Когда помещик услышал о желании купить мертвые души, он просто остолбенел. Не смог представить, как оформить купчую на тех, кого уже не было в числе живых. Манилов передает души даром, даже оплачивает расходы по передачи их Чичикову. Прощание было таким же слащавым, как и встреча. Манилов долго стоял на крыльце, провожая взглядом гостя, затем погрузился в мечтания, но странная просьба гостя не укладывалась в его голове, он крутил ее до ужина.

Глава 3

Герой в отличном расположении духа направляется к Собакевичу. Погода испортилась. Дождь сделал дорогу похожей на поле. Чичиков понял, что они заблудились. Когда казалось, что положение становится невыносимым, послышался лай собак, и появилась деревня. Павел Иванович попросился в дом. Он мечтал только о тёплом ночлеге. Хозяйка не знала никого, чьи фамилии называл гость. Ему расправили диван, и он проснулся только на следующий день уже достаточно поздно. Одежда была вычищена и высушена. Чичиков вышел к хозяйке, он общался с ней более свободно, чем с прежними помещиками. Хозяйка представилась – коллежская секретарша Коробочка . Павел Иванович выясняет, не умирали ли у нее крестьяне. Коробочка говорит, что осьмнадцать человек. Чичиков просит их продать. Женщина не понимает, она представляет, как мертвецов выкапывают из земли. Гость успокаивает, объясняет выгоду сделку. Старушка сомневается, она никогда не продавала мертвых. Все доводы о пользе были понятны, но сама суть сделка удивляла. Чичиков про себя назвал Коробочку дубинноголовой, но продолжал убеждать. Старушка решила подождать, вдруг покупателей будет больше и цены выше. Разговор не получался, Павел Иванович начал ругаться. Он так разошелся, что пот катился с него в три ручья. Коробочке понравился сундук гостя, бумага. Пока оформляли сделку, на столе появились пироги и другая домашняя еда. Чичиков поел блинов, велел закладывать бричку и дать ему провожатого. Коробочка дала девчонку, но попросила не увозить ее, а то одну уже купцы забрали.

Глава 4

Герой заезжает в трактир на обед. Хозяйка старуха радует его тем, что есть поросенок с хреном и со сметаной. Чичиков расспрашивает женщину о делах, доходах, семье. Старушка рассказывает обо всех здешних помещиках, кто что ест. Во время обеда в трактир приехали двое: белокурый и черномазый. Первым в помещение вошел белокурый. Герой уже почти начал знакомство, как появился второй. Это был Ноздрёв. Он за одну минуту выдал кучу информации. Он спорит с белокурым, что осилит 17 бутылок вина. Но тот не соглашается на пари. Ноздрёв зовет Павла Ивановича к себе. Слуга занес в трактир щенка. Хозяин рассмотрел, нет ли блох, и велел унести назад. Чичиков надеется, что проигравшийся помещик продаст ему крестьян подешевле. Автор описывает Ноздрёва. Внешность разбитного малого, каких много на Руси. Они быстро заводят дружбу, переходят на «ты». Ноздрёв не мог сидеть дома, жена быстро умерла, за детьми присматривали нянька. Барин постоянно попадал в переделки, но через некоторое время снова появлялся в компании тех, кто его поколотил. Все три экипажа подъехали к имению. Сначала хозяин показал конюшню, наполовину пустую, затем волчонка, пруд. Белокурый сомневался во всем, что говорил Ноздрёв. Пришли на псарню. Здесь помещик был как среди своих. У каждого щенка он знал кличку. Один из псов лизнул Чичикова, сразу сплюнул от брезгливости. Ноздрев сочинял на каждом шагу: в поле зайцев можно ловить руками, лес за границей купил недавно. Осмотрев владения, мужчины вернулись в дом. Обед был не очень удачным: что-то пригорело, другое не доварилось. Хозяин налегал на вино. Белокурый зять стал проситься домой. Ноздрёв не хотел его отпускать, но Чичиков поддержал желание уехать. Мужчины перешли в комнату, Павел Иванович увидел в руках хозяина карты. Он начал разговор о мертвых душах, просил подарить их. Ноздрёв требовал объяснить, зачем они ему нужны, доводы гостя его не удовлетворяли. Ноздрёв назвал Павла мошенником, чем очень обидел. Чичиков предложил сделку, но Ноздрёв предлагает жеребца, кобылу и серого коня. Гостю ничего этого было не надо. Ноздрёв торгуется дальше: собаки, шарманка. Начинает предлагать обмен на бричку. Торговля переходит в спор. Буйство хозяина пугает героя, он отказывается пить, играть. Ноздрев распаляется все больше, он оскорбляет Чичикова, обзывает. Павел Иванович остался на ночлег, но ругал себя за неосторожность. Ему не следовало начинать с Ноздревым разговор о цели своего приезда. Утро начинается снова с игры. Ноздрёв настаивает, Чичиков соглашается на шашки. Но во время игры шашки как будто двигались самостоятельно. Спор почти перешел в драку. Гость побледнел как полотно, увидев замахнувшегося Ноздрёва. Неизвестно, чем бы закончилось посещение имения, если в дом не зашел незнакомец. Это был капитан-исправник, который сообщил Ноздрёву о суде. Он нанес помещику телесные повреждения розгами. Чичиков уже не дождался завершения беседы, он выскользнул из помещения, прыгнул в бричку и велел Селифану мчаться во весь дух подальше от этого дома. Мертвых душ купить не удалось.

Глава 5

Герой очень испугался, бросился в бричку и мчался быстро из деревни Ноздрёва. Сердце билось так, что ничто его не успокаивало. Чичиков боялся представить, что могло бы произойти, если бы не появился исправник. Селифан возмущался, что конь остался некормленым. Мысли всех были прекращены столкновением с шестеркой коней. Чужой кучер бранился, Селифан пытался защититься. Произошла сумятица. Кони то раздвигались, то сбивались в кучу. Пока все это происходило, Чичиков рассматривал незнакомую блондинку. Хорошенькая молодая девушка привлекла его внимание. Он даже не заметил, как брички расцепились и разъехались в разные стороны. Красавица растаяла как видение. Павел стал мечтать о девушке, особенно если у него большое приданое. Впереди показалась деревня. Герой с интересом рассматривает селение. Дома крепкие, но порядок их построения был неуклюжим. Хозяин – Собакевич. Внешне похож на медведя. Одежда делал сходство еще более точным: коричневый фрак, длинные рукава, неуклюжая походка. Барин постоянно наступал на ноги. Хозяин пригласил гостя в дом. Оформление было интересным: картины с полководцами Греции во весь рост, греческая героиня с крепкими толстыми ногами. Хозяйка была высокой женщиной, напоминающей пальму. Все убранство комнаты, мебель говорили о хозяине, о сходстве с ним. Разговор сначала не задался. Все, кого пытался похвалить Чичиков, вызвали критику у Собакевича. Гость попытался похвалить стол у городских чиновников, но и здесь хозяин его прервал. Вся еда была плохой. Собакевич ел с аппетитом, о котором можно только мечтать. Он сказал, что есть помещик Плюшкин , у которого люди мрут, как мухи. Ели очень долго, Чичиков почувствовал, что прибавил целый пуд в весе после обеда.

Чичиков начал говорить о своем деле. Мертвые души он назвал несуществующими. Собакевич же на удивление гостя спокойно назвал вещи своими именами. Он предложил их продать еще до того, как об этом произнес Чичиков. Затем началась торговля. Причем Собакевич поднимал цену за то, что его мужики были крепкими здоровыми крестьянами, не как у других. Он описывал каждого умершего. Чичиков изумился, просил вернуться к теме сделки. Но Собакевич стоял на своем: его мертвые дорогие. Торговались долго, сошлись на цене Чичикова. Собакевич приготовил записку с перечнем проданных крестьян. В ней подробно указывалось ремесло, возраст, семейное положение, на полях дополнительные отметки о поведении и отношении к пьянству. За бумагу хозяин просил задаток. Строчки передачи денег взамен на опись крестьян вызывает улыбку. Обмен прошел с недоверием. Чичиков попросил оставить сделку между ними, не разглашать сведений о ней. Чичиков выезжает из имения. Он хочет направиться к Плюшкину, у которого мужики умирают как мухи, но не хочет, чтобы об этом знал Собакевич. А тот стоит в дверях дома, чтобы увидеть, куда повернет гость.

Глава 6

Чичиков, размышляя о прозвищах, которые дали мужики Плюшкину, подъезжает к его деревне. Большое село встретило гостя бревенчатой мостовой. Бревна поднимались как клавиши фортепиано. Редкий ездок мог проехать без шишки ли синяка. Все строения были ветхими и старыми. Чичиков рассматривает село с признаками нищеты: прохудившиеся дома, застарелые скирды хлеба, ребра крыш, заткнутые тряпьем окна. Дом хозяина выглядел еще более странным: длинный замок напоминал инвалида. Окна кроме двух были закрыты или заставлены. Открытые окна не выглядели привычно. Исправлял странный вид сад, расположившийся позади господского замка. Чичиков подъехал к дому и заметил фигуру, у которой было сложно определить пол. Павел Иванович решил, что это ключница. Он поинтересовался, дома ли барин. Ответ был отрицательный. Ключница предложила зайти в дом. В доме было также жутко, как и снаружи. Это была свалка мебели, куч бумажек, ломаные предметы, тряпки. Чичиков увидел зубочистку, которая пожелтела так, как будто пролежала здесь не один век. На стенах висели картины, с потолка свисала люстра в мешке. Было похоже на большой кокон из пыли с червяком внутри. В углу комнаты лежала куча, понять, что было в ней собрано, вряд ли бы удалось. Чичиков понял, что ошибался в определении пола человека. Вернее это был ключник. У мужчины была странная борода, как скребница из железной проволоки. Гость, долго прождав в молчании, решил спросить, где барин. Ключник ответил, что это он. Чичиков опешил. Внешность Плюшкина его поразила, одежда изумила. Он был похож на нищего, стоявшего у дверей церкви. С помещиком не было ничего общего. Плюшкин имел больше тысячи душ, полные кладовые и амбары зерна, муки. В доме множество изделий из дерева, посуды. Всего, что было накоплено Плюшкиным, хватило бы не на одну деревню. Но помещик выходил на улицу и тащил в дом все, что находил: старую подошву, тряпку, гвоздь, битый кусок посуды. Найденные предметы складывал в кучу, которая располагалась в комнате. Он прибирал к рукам то, что оставляли бабы. Правда, если его в этом уличили, не спорил, возвращал. Он был просто бережливым, а стал скупым. Характер менялся, сначала проклял дочь, сбежавшую с военным, затем сына, проигравшегося в картах. Доход пополнялся, но расходы Плюшкин все время сокращал, лишая даже себя мелких радостей. Помещика проведывала дочь, но он подержал внуков на коленях, а денег дал.

На Руси таких помещиков немного. Большинство больше желают жить красиво и широко, а съеживаться, как Плюшкин, могут единицы.

Чичиков долго не мог начать разговор, в голове не находились слова, объясняющие его визит. В конце концов, Чичиков заговорил об экономии, которую он хотел посмотреть лично.

Плюшкин не угощает Павла Ивановича, объясняя, что у него прескверная кухня. Начинается разговор о душах. У Плюшкина больше сотни мертвых душ. Люди умирают с голоду, от болезней, некоторые просто сбегают подальше. К удивлению скупого хозяина Чичиков предлагает сделку. Плюшкин неописуемо рад, он считает гостя глупым волочилой за актрисами. Сделку оформили быстро. Обмыть сделку Плюшкин предложил ликером. Но когда он описал, что в вине были козявки и букашки, гость отказался. Переписав на куске бумаги мертвых, помещик поинтересовался, не нужны ли кому беглые. Чичиков обрадовался и купил у него после небольшой торговли 78 беглых душ. Довольный приобретением 200 с лишком душ, Павел Иванович вернулся в город.

Глава 7

Чичиков выспался и отправился в палаты, чтобы оформить собственность на купленных крестьян. Для этого он стал переписывать бумажки, полученные от помещиков. У мужиков Коробочки были свои имена. Опись Плюшкина отличалась краткостью. Собакевич расписывал каждого крестьянина с подробностью и качествами. У каждого шло описание отца и матери. За именами и прозвищами стояли люди, их пытался представить Чичиков. Так занимался бумагами Павел Иванович до 12 часов. На улице он встретил Манилова. Знакомые застыли в объятиях, которые длились более четверти часа. Бумага с описью крестьян была свернута в трубочку, связана розовой лентой. Список был оформлен красиво с витиеватой каемкой. Взявшись под руки, мужчины отправились в палаты. В палатах Чичиков долго искал нужный ему стол, затем аккуратно дал взятку, отправился к председателю за приказом, разрешающим завершить сделку быстро. Там он встретил Собакевича. Председатель отдал распоряжения собрать всех нужных для сделки людей, отдал приказ о быстром ее завершении. Председатель поинтересовался, зачем Чичикову крестьяне без земли, но сам же и ответил на вопрос. Люди собрались, покупка завершилась быстро и удачно. Председатель предложил отметить приобретение. Все направились к дому полицмейстера. Чиновники решили, что им обязательно нужно женить Чичикова. В ходе вечера он перечокался со всеми не по одному разу, заметив, что ему пора, Павел Иванович уехал в гостиницу. Селифан и Петрушка, как только барин уснул, пошли в подвал, где пробыли почти до утра, вернувшись, разлеглись так, что сдвинуть их было невозможно.

Глава 8

В городе все рассуждали о покупках Чичикова. Пытались просчитать его достаток, признавали, что он богат. Чиновники пытались просчитать, выгодно ли приобретать мужиков на переселение, каких крестьян купил помещик. Чиновники ругали мужиков, жалели Чичикова, которому предстояло перевезти такую уйму народа. Шли просчеты насчет возможного бунта. Некоторые стали давать Павлу Ивановичу советы, предлагали конвоировать процессию, но Чичиков успокаивал, говоря, что купил мужиков смирных, спокойных и согласных на выезд. Особое отношение вызвал Чичиков у дам города N. Как только они просчитали его миллионы, он стал им интересен. Павел Иванович заметил новое необыкновенное внимание к себе. В один из дней он нашел у себя на столе письмо от дамы. Она звала его уехать из города в пустыню, от отчаяния завершала послание стихами о смерти птицы. Письмо было анонимным, Чичикову очень захотелось разгадать автора. У губернатора – бал. На нем появляется герой повествования. К нему обращены взгляды всех гостей. Радость на лицах была у всех. Чичиков пытался вычислить, кто была посланница письма к нему. Дамы проявляли к нему интерес, искали в нем привлекательные черты. Павел так увлекся разговорами с дамами, что забыл о приличии – подойти и представиться хозяйке бала. Губернаторша сама подошла к нему. Чичиков повернулся к ней и уже готовился произнести какую-то фразу, как осекся. Перед ним стояли две женщина. Одна из них – блондинка, очаровавшая его на дороге, когда он возвращался от Ноздрева. Чичиков был смущен. Губернаторша представила ему дочь. Павел Иванович попытался выкрутиться, но у него это не очень удавалось. Дамы пытались отвлечь его, но у них ничего не получалось. Чичиков пытается привлечь к себе внимание дочери, но он ей не интересен. Женщины стали показывать, что они не довольны таким поведением, но Чичиков ничего не мог с собой поделать. Он пытался очаровать прекрасную блондинку. В этот момент на балу появился Ноздрёв. Он громко стал кричать и расспрашивать у Чичикова о мертвых душах . Обратился с речью к губернатору. Его слова привели всех в замешательство. Его речи были похожи на безумные. Гости стали переглядываться, Чичиков заметил злые огоньки в глазах дам. Смущение прошло, слова Ноздрёва одни приняли за ложь, дурость, наговор. Павел решил пожаловаться на здоровье. Его успокаивали, говоря, что скандалиста Ноздрёва уже вывели, но Чичикову не становилось спокойнее.

В это время в городе произошло событие, которое еще больше усилило неприятности героя. Въехал экипаж, похожий на арбуз. Женщина, вышедшая их повозки, - помещица Коробочка. Она долго мучилась от мысли, что прогадала в сделке, решила ехать в город, узнать, по какой цене продаются мертвые души здесь. Ее разговор автор не передает, а вот, к чему он привел легко узнать из следующей главы.

Глава 9

Губернатор получил две бумаги, где сообщалось о беглом разбойнике и фальшивомонетчике. Два сообщения соединили в один, Разбойник и фальшивомонетчик прятался в образе Чичикова. Сначала решили расспросить о нем тех, кто с ним общался. Манилов отозвался лестно о помещике, поручился за него. Собакевич признал в Павле Ивановиче хорошего человека. Чиновников обуял страх, они решили собраться и обсудить проблему. Место сбора - у полицмейстера.

Глава 10

Чиновники, собравшись вместе, сначала обсудили изменения своей внешности. События привели к тому, что они похудели. Обсуждение не имело толку. Все рассуждали о Чичикове. Одни решили, что он делатель государственных ассигнаций. Другие предположили, что он чиновник из канцелярии генерал-губернатора. Пытались себе доказать, что он не может быть разбойником. Внешность гостя была очень благонамеренной. Не нашли чиновники и буйных поступков, которые характерны для разбойников. Почтмейстер прервал их споры потрясающим криком. Чичиков – капитан Копейкин. Многие не знали о капитане. Почтмейстер рассказывает им «Повесть о капитане Копейкине». Капитану оторвало на войне руку и ногу, а насчет раненых не было принято законов. Поехал он к отцу, тот отказал ему в крове. У него у самого не хватало на хлеб. Копейкин отправился к государю. Пришел в столицу и растерялся. Ему указали на комиссию. Добрался капитан до нее, прождал больше 4 часов. Народу в помещение набилось как бобов. Министр заметил Копейкина и велел прийти через несколько дней. От радости и надежды зашел в трактир и кутнул. На следующий день Копейкин получил отказ от вельможи и разъяснение, что насчет инвалидов распоряжений еще не издано. Ходил капитан к министру несколько раз, но его принимать перестали. Дождался Копейкин выхода вельможи, попросил денег, но тот сказал, что помочь не может, дел важных много. Велел капитану самому искать средства для пропитания. Но Копейкин стал требовать резолюцию. Его кинули в тележку и увезли силой из города. А спустя некоторое время появилась шайка разбойников. Кто же был ее предводителем? Но полицмейстер не успел произнести фамилию. Его прервали. У Чичикова были и рука, и нога. Как он мог быть Копейкиным. Чиновники решили, что полицмейстер зашел слишком далеко в своих фантазиях. Они пришли к решению вызвать к ним на беседу Ноздрёва. Его показания полностью сбили с толку. Ноздрёв насочинял кучу небылиц о Чичикове.

Герой их бесед и споров в это время, ничего не подозревая, болел. Он решил дня три полежать. Чичиков полоскал горло, прикладывал к флюсу отвары трав. Как только ему стало лучше, он отправился к губернатору. Швейцар сказал, что его не велено принимать. Продолжая прогулку, он отправился к председателю палаты, тот был очень смущен. Павел Иванович удивился: его или не принимали, или встречали очень странно. Вечером к нему в гостиницу пришел Ноздрев. Он разъяснил непонятное поведение чиновников города: фальшивые бумаги, похищение губернаторской дочери. Чичиков понял, что ему нужно убираться из города как можно быстрее. Он выпроводил Ноздрева, велел укладывать его чемодан и готовится к отъезду. Петрушка и Селифан были не очень довольны таким решением, но делать было нечего.

Глава 11

Чичиков собирается в дорогу. Но возникают непредвиденные проблемы, которые задерживают его в городе. Они быстро разрешаются, и странный гость выезжает. Дорогу перегораживает похоронная процессия. Хоронили прокурора. В процессии шли все знатные чиновники и жители города. Она были поглощены раздумьями о будущем генерал-губернаторе, как произвести на него впечатление, чтобы не потерять нажитое, не изменить положение в обществе. Женщины размышляли о предстоящих, по поводу назначения нового лица, балов и праздников. Чичиков подумал про себя, что это хорошая примета: встретить покойника в пути – к счастью. Автор отвлекается от описания поездки главного героя. Он размышляет о Руси, песнях и далях. Затем его мысли перебивает казенный экипаж, который чуть не столкнулся с бричкой Чичикова. Мечты уходят к слову дорога. Автор описывает, откуда и как появился главный персонаж. Происхождение Чичикова очень скромное: он родился в семье дворян, но вышел ни в мать, ни в отца. Детство в деревне закончилось, и отец отвез мальчика к родственнице в город. Здесь он стал ходить в классы, учиться. Он быстро понял, как добиться успеха, стал угождать педагогам и получил аттестат и книгу с золотым тиснением: «За примерное прилежание и благонадежное поведение». После смерти отца Павлу осталось имение, которое он продал, решив жить в городе. В наследство осталось наставление отца: «Береги и копи копейку». Чичиков начал с усердия, затем с подхалимства. Пробравшись в семью повытчика, он получил вакантное место и сменил свое отношение к тому, кто продвинул его по службе. Первая подлость была самой трудной, дальше все пошло легче. Павел Иванович был благочестивым человеком, любил чистоту, не сквернословил. Чичиков мечтал о службе в таможне. Его ревностное служение сделало свое, мечта сбылась. Но удача оборвалась, и герою пришлось снова искать пути наживы и создания богатства. Одно из поручений – заложить крестьян в Опекунский совет – навело его на мысль, как изменить свое состояние. Он решил скупать мертвые души, чтобы потом перепродавать их на заселение под земли. Странная идея сложна для понимания простым человеком, только хитро переплетенные схемы в голове Чичикова могли уложиться в систему обогащения. Во время рассуждений автора, герой спокойно спит. Автор сравнивает Русь